Последние дни Помпеи

– А, смотри-ка, Клавдий, твой Тетраидес спотыкается! Опять удар… Он падает, падает!

– Значит, земля оживила его, – опять он на ногах, но по лицу его струится кровь.

– Клянусь Громовержцем! Лидон выигрывает… Смотри, как он наступает. Этот удар в висок способен быка свалить, он сокрушит Тетраидеса. Снова он упал, не может двинуться. Habet, habet!

– Habet! – повторил Панса. – Уберите их, дайте им кольчуги и мечи.

– Благородный эдил, – сказал один из служащих, – мы боимся, что Тетраидес не оправится вовремя. Как бы то ни было, постараемся.

Несколько минут спустя прислужники, утащившие с арены ошеломленного, лишившегося чувств гладиатора, вернулись с огорченными лицами: опасались за его жизнь, он оказался совершенно неспособным появиться снова на арене.

– В таком случае, – отвечал Панса, – оставить Лидона заместителем. Первого же побежденного гладиатора он заменит против победителя.

Толпа сочувственными криками одобрила это решение, затем снова воцарилась глубокая тишина. Заиграли трубы. Четверо бойцов очутились друг перед другом наготове и вполне снаряженные.

– Знаешь ты этих римлян, Клавдий? Принадлежат они к числу знаменитостей или к простой посредственности?

– Эвмолпий хороший боец из второстепенных, Лепид. Непимия, того, что поменьше ростом, я никогда не видал, но он сын одного из императорских фискалов[27] и прошел хорошую школу, без сомнения. Это будет хорошее состязание, но мне опостылели игры, отыграть свои деньги я уже не могу – все кончено, я разорен. Проклятый Лидон! Кто мог подозревать, что он так ловок?

– Послушай, Клавдий, я, пожалуй, сжалюсь над тобой и принимаю твое пари за этих римлян.

– В таком случае я ставлю десять сестерциев на Эвмолпия!

– Что ты? Ведь Непимий – новичок! Нет, нет, это чересчур рискованно.

– Ну, так десять против восьми.

– Согласен.

В то время, как началось таким образом состязание в амфитеатре, на верхних скамьях был зритель, для которого игры имели захватывающий, мучительный интерес. Престарелый отец Лидона, несмотря на то, что как христианин, питал отвращение к зрелищам, в своем смертельном беспокойстве за сына не мог устоять против желания увидеть решение его участи. Одинокий, среди яростной толпы чужих людей, подонков черни, старик ничего не видел, ничего не чувствовал, кроме присутствия своего удальца-сына! Ни звука не сорвалось с губ, когда дважды он видел его падающим наземь, он только побледнел и весь задрожал. Но он испустил глухой крик, когда победа осталась за его сыном, не зная, увы, что эта победа – только прелюдия к еще более страшному бою.

– Мой храбрый мальчик! – молвил он, отирая слезы.

– Разве это твой сын? – спросил смуглый малый, стоявший по правую руку от назареянина. – Он славно дрался, но мы еще посмотрим, как он выдержит дальше. Слышь! Ведь он должен состязаться с первым победившим. Ну, старинушка, моли богов, чтобы этим победителем не оказался кто-нибудь из римлян! Или гигант Нигер…

Старик снова сел и закрыл лицо руками. Теперь состязание было для него не интересно, – в нем Лидон не участвовал. А тем не менее все-таки бой имел для него смертельный интерес, так как первый, кто падет, будет заменен Лидоном. Мысль эта пронеслась в его голове с быстротою молнии. Старик вздрогнул и нагнулся вперед. Напрягая взор и судорожно сжав руки, он стал жадно наблюдать поединок.

Первым делом особенное внимание публики привлек бой между Нигером и Спором. Вообще этого рода состязание благодаря своему почти неизменно роковому исходу и большой ловкости, которая требовалась от противников, всегда было особенно привлекательно для зрителей.

Они стояли на значительном расстоянии друг от друга. Странный шлем на Споре скрывал его лицо, но черты Нигера, с их выражением сосредоточенной, свирепой жестокости, возбуждали во всех какой-то боязливый, жуткий интерес. Так простояли они несколько минут, не спуская глаз друг с друга. Наконец Спор стал медленно подвигаться вперед, с большой осторожностью направив меч острием в грудь врага, как это делают в современном фехтовании. Нигер отступал по мере того, как надвигался противник, зажав сеть в правой руке и ни на мгновение не спуская своих маленьких, сверкающих глаз со Спора. Вдруг, когда Спор приблизился к нему на расстояние руки, ретиарий бросился вперед и закинул сеть. Быстрым уклонением корпуса гладиатор спасся от мертвой петли. Он испустил пронзительный крик счастья и ярости и ринулся на Нигера. Но тот уже собрал сеть, вскинул ее на плечи и пустился бегом по арене с такой быстротой, что преследователь тщетно старался нагнать его. Народ хохотал и аплодировал, видя напрасные усилия широкоплечего гладиатора изловить бегущего гиганта, но в эту минуту общее внимание было привлечено состязанием двух римлян.