Последние дни Помпеи

Молча Нидия приняла из рук Главка драгоценную, осыпанную каменьями вазу и поставила в нее цветы, – одни других прелестнее и душистее. Не пролив ни единой слезы, она выслушала его прощальные наставления. Когда голос его замолк, она постояла перед ним молча, не надеясь на свои силы, чтобы отвечать, затем ощупью отыскала его руку, прижала ее к губам и, опустив покрывало на лицо, быстро удалилась. Дойдя до порога, она опять остановилась, протянула руки к дому и тихо прошептала.

– Три счастливых дня. Три дня невыразимого счастья миновали с той минуты, как я переступила тебя, о благословенный порог! Да будет мир над этим домом в мое отсутствие! Сердце мое разрывается от разлуки с тобой. Одно мне остается – умереть!

VI. Счастливая красавица и слепая раба

Раба вошла в комнату Ионы и доложила о приходе посланной от Главка. Иона колебалась.

– Посланная слепа, – сказала раба, – она не соглашается передать своего поручения никому, кроме тебя самой.

Только низкое сердце не уважает чужого несчастья. Услыхав, что посланная слепа, Иона почувствовала, что не в силах отослать ее с холодным ответом. Главк выбрал посланницу поистине священную, – посланницу, которую не могли не принять.

– Чего ему нужно от меня? Что может он прислать мне? – И сердце Ионы сильно забилось.

Занавеска, закрывавшая дверь, заколыхалась, тихие шаги раздались по мрамору, и Нидия, в сопровождении прислужниц, вошла в комнату со своим драгоценным подарком.

Она остановилась на мгновение, как бы стараясь уловить какой-нибудь звук, который направил бы ее шаги.

– Соблаговоли молвить слово, благородная Иона, – сказала наконец слепая кротким тихим голосом, – чтобы я могла знать, куда направиться и положить мое приношение к ногам твоим.

– Прелестное дитя, – отвечала Иона ласковым, растроганным голосом, – не трудись идти дальше по скользкому полу, моя прислужница подаст мне то, что ты принесла.

– Нет, эти цветы я должна передать тебе самой, – возразила Нидия, и по слуху тихо направилась к тому месту, где сидела Иона. Опустившись перед ней на колени, слепая подала ей вазу.

Иона приняла ее и поставила на стол рядом. Затем она осторожно подняла Нидию и хотела посадить ее возле себя на кушетку, но девушка скромно уклонилась.

– Я еще не исполнила возложенного на меня поручения, – сказала она и вынула спрятанное на груди письмо Главка. – Вот это, быть может, объяснит, почему господин мой выбрал посланницу, столь недостойную Ионы.

Неаполитанка взяла письмо, рука ее слегка дрожала, Нидия заметила это со вздохом. Скрестив руки на груди и потупив глаза, она стояла перед гордой, величественной Ионой – сама не менее гордая в своей покорной позе. Иона повелительно махнула рукой, и прислужницы ее удалились. Снова она окинула фигуру молодой рабы с удивлением и душевным состраданием. Затем, отойдя от нее в сторону, развернула и прочла следующее письмо:

«Главк пишет Ионе о том, чего не дерзает высказать в словах. Разве Иона больна? Твои рабы говорят, что нет, и это уверение утешает меня. Или Главк оскорбил Иону? О, этого вопроса я не мог задать рабам. Вот уже пять дней, как я изгнан из твоего дома. Сияло ли солнце за эти дни? Не знаю. Улыбались ли небеса? Я не видел улыбки. Мое солнце и мое небо – Иона. Может быть, я оскорбляю тебя? Может быть, я слишком дерзок? Выражаю ли я на этих табличках то, что язык мой не осмеливается вымолвить? Увы, в твое отсутствие я всего сильнее чувствую чары, которыми ты околдовала меня. Но отсутствие твое, лишая меня радости, вместе с тем придает мне мужество. Ты не желаешь видеть меня. Ты удалила также и всех прошлых льстецов, окружавших тебя. Неужели ты могла смешивать их со мною? Возможно ли это? Ты очень хорошо знаешь, что я не имею с ними ничего общего, что я создан из другой глины. Но даже если б я был существом самым ничтожным, то все-таки благоухание розы проникло в мою душу, благородство твоей натуры повлияло на меня, очистило, освятило, вдохновило. Может быть, меня оклеветали перед тобой, Иона? Но ведь ты не поверишь клевете. Если б сам дельфийский оракул сказал мне, что ты недостойна, я бы не поверил ему, а разве я более недоверчив, нежели ты? Я вспоминаю о нашем последнем свидании, о той песне, которую я пел тебе, о взгляде, который ты подарила мне в ответ. Как ты ни стараешься это скрыть, Иона, но есть что-то родственное между нами, – о том говорили наши глаза, хотя уста безмолвствовали. Соблаговоли принять меня, выслушать, а уж потом гони меня прочь, если тебе угодно. Не думал я так скоро признаться в своей любви. Но слова против воли рвутся из сердца… Удержать их нельзя. Прими же мое нежное признание. Мы встретились впервые в храме Паллады, не сойдемся ли мы с тобой перед другим, еще более приятным и древним алтарем?