Последние дни Помпеи

Прекрасная, обожаемая Иона! Если моя пылкая юностью афинская кровь увлекла меня на путь соблазна, то, по крайней мере, эти свидания научили меня еще более ценить покой, тихую гавань, которой я достиг. Я вешаю свою промокшую одежду на алтарь бога морей. Я избегнул кораблекрушения. Я нашел тебя. Удостой видеться со мной, Иона. Ты милостива к чужеземцам, почему же не пожалеешь ты соотечественника? Жду твоего ответа.

Прими цветы, которые я посылаю тебе. Их сладостное дыхание красноречивее всяких слов. Они заимствуют от солнца свое благоухание и возвращают его. Они служат эмблемой любви, отвечающей на любовь сторицей, эмблемой сердца, упивавшегося лучами, исходившими от тебя. Посылаю тебе эти цветы с девушкой, которую ты примешь ради нее самой, если не ради меня. Она иностранка, как и мы с тобой, прах ее отцов покоится под более ясными небесами. Но менее счастливая, нежели мы, она рабыня и притом слепа. Бедная Нидия! Я стараюсь, насколько возможно, исправить несправедливости природы и судьбы и прошу позволения оставить ее у тебя. Она кротка, понятлива и покорна, вдобавок искусна в музыке и пении, а уж какая мастерица ухаживать за цветами – настоящая Флора! Она надеется, Иона, что ты полюбишь ее. Если нет, отошли ее обратно.

Еще одно слово… Прости мне мою смелость, Иона. Отчего ты имеешь такое высокое мнение о мрачном египтянине? С виду он не похож на честного человека. Мы, греки, с самой колыбели учимся распознавать людей. Правда, мы не прикидываемся мрачными, но это не мешает нам быть глубокими: уста наши улыбаются, а глаза остаются серьезными, – они наблюдают, изучают. Арбак не из тех, кому можно слепо довериться. Неужели это он оклеветал меня перед тобою? Подозреваю, что это так, потому что после моего ухода он оставался с тобою. Ты заметила, как мое появление задело его за живое, и с тех пор ты перестала принимать меня. Не верь ничему, что он может сказать тебе против меня. Если же ты ему веришь, то, по крайней мере, так и скажи мне сразу. Иона должна сделать это для Главка. Прощай! Рука твоя прикасается к этому письму. Глаза твои пробегают эти строки Неужели же мое письмо будет счастливее написавшего его? Еще раз, прощай!»

В то время, как Иона читала это письмо, ей казалось, что туман рассеялся перед ее глазами. В чем же заключается мнимый проступок Главка? В том, что он будто бы не любит ее! Но вот теперь он в ясных, недвусмысленных выражениях признается в своей любви. С этой минуты власть его восстановлена. При каждом нежном слове этого письма, полного доверчивой, поэтической страсти, сердце ее смягчилось. А она еще сомневалась в его искренности! Как могла она поверить другому, как могла она отказать Главку в праве, принадлежащем каждому обвиняемому – в праве защищаться? По щекам ее катились слезы, она поцеловала письмо, спрятала его на груди, и повернулась к Нидии, стоявшей на том же месте и в прежней позе, сказала ей:

– Присядь, дитя мое, отдохни, пока я напишу ответ.

– Ты будешь отвечать? – холодно промолвила Нидия. – В таком случае раб, сопровождающий меня, отнесет ответ.

– А ты оставайся у меня, – сказала Иона, – будь уверена, служба твоя будет легкая.

Нидия покорно склонила голову.

– Как твое имя, прекрасное дитя?

– Меня зовут Нидией.

– Откуда ты родом?

– Из страны Олимпа, из Вессалии.

– Ты будешь моей подругой, – ласково проговорила Иона, – тем более что оказалась почти моей соотечественницей. А пока, прошу тебя, не стой на этом холодном, скользком мраморе. Ну вот, теперь ты села, и я могу на минуту оставить тебя одну.

«Иона шлет Главку привет. – Приходи ко мне, Главк, приходи завтра, – писала Иона. – Может быть, я была несправедлива к тебе. Но при свидании я сообщу тебе, в чем тебя обвиняли. Отныне не бойся египтянина… Никого не бойся! Ты говоришь, что в своем письме высказал слишком много, увы! В этих торопливых словах и я тоже выдала себя. Прощай».

Когда Иона вернулась с письмом, которое она даже не решалась перечесть (обычная торопливость, обычная робость любви), Нидия поспешно вскочила.

– Ты написала Главку?

– Да.

– И он будет благодарен посланному, который передаст ему твое письмо?

Иона позабыла, что собеседница ее слепа, – она вся вспыхнула от лба и до шеи и молчала.

– Я хочу сказать, – прибавила Нидия более спокойным тоном, – что малейшая холодность с твоей стороны огорчит его, а самое слабое выражение нежности наполнит радостью. В первом случае, пусть раб исполнит твое поручение. Если же письмо может обрадовать Главка, то дай мне отнести его, я вернусь сегодня вечером.

– Но почему же тебе хочется передать мое письмо? – спросила Иона уклончиво.

– Значит, я угадала твои чувства! – проговорила Нидия. – Да и могло ли быть иначе! Кто может быть неласков к Главку?

– Дитя мое, – сказала Иона более сдержанным тоном, – ты говоришь с таким жаром. Должно быть, в твоих глазах Главк достоин любви?

– Благородная Иона! Главк был для меня тем, чем не были для меня ни судьба, ни боги, – другом!

Полная достоинства печаль, с которой Нидия произнесла эти простые слова, растрогала красавицу Иону: нагнувшись, она поцеловала слепую.