Последние дни Помпеи

– Давно! О боги! И Главк любит ее! – прошептала про себя Нидия. – А часто ли она бывает у этого человека? – прибавила она вслух.

– До сегодняшнего дня не была ни разу, – отвечала раба. – Если верить сплетням, которые ходят по городу, то, пожалуй, ей лучше было бы вовсе не ходить к нему. Но моя бедная госпожа не слышит того, что доходит до нас. Сплетни вестибюля не проникают в перистиль.

– До сих пор ни разу! – повторила Нидия. – Ты наверное знаешь?

– Наверное, душенька. Но ведь до этого ни тебе, ни нам нет дела.

Нидия колебалась несколько мгновений, затем поставила на пол принесенные цветы, позвала раба, сопровождавшего ее, и вышла из дому, не говоря ни слова. Только на полпути к дому Главка она нарушила молчание, проговорила про себя:

– Она не подозревает, не может подозревать тех опасностей, которым подвергается… Я безумная… Мне ли спасать ее! Да, я должна спасти ее, потому что люблю Главка больше самой себя.

Придя в дом афинянина, она узнала, что он ушел с компанией друзей, никто не знает куда, и, вероятно, вернется не раньше полуночи.

Вессалийка глухо застонала. Опустилась на одно из кресел в сенях, она закрыла лицо руками, как бы для того, чтобы собраться с мыслями.

«Нельзя терять ни минуты», – подумала она, вскочила с места и обратилась к рабу, провожавшему ее:

– Не знаешь ли ты, есть у Ионы какие-нибудь родственники или близкие друзья в Помпее?

– Клянусь Юпитером! – отвечал раб. – Глупенькая! Можно ли задавать такие вопросы? Вся Помпея знает, что у Ионы есть брат, молодой, богатый, но имевший безрассудство – между нами будь сказано – сделаться жрецом Исиды.

– Жрецом Исиды?.. О боги! Как его зовут?

– Апекидес.

– Теперь мне все ясно, – пробормотала Нидия, – значит, и брат и сестра – оба его жертвы! Апекидес!.. Да, именно это имя я слышала у… О! В таком случае он должен понять, какой опасности подвергается его сестра! Пойду к нему.

С этой мыслью она встала и, взяв посох, обыкновенно помогавший ей находить дорогу, поспешно направилась в соседний храм Исиды. До тех пор, пока она не очутилась под покровительством сострадательного грека, этот посох был единственной опорой, помогавшей бедной слепой девушке в ее странствиях из конца в конец Помпеи. Каждая улица, каждый поворот в наиболее людных кварталах были ей хорошо знакомы, а так как жители питали какое-то нежное, полусуеверное уважение к несчастным, пораженным слепотой, то всегда давали ей дорогу. Бедная девушка! Могла ли она думать, что недалеко то время, когда эта самая слепота будет служить ей охраной и руководить ею вернее, чем самое острое зрение!

Но с тех пор, как она находилась под кровом Главка, он назначил особого раба, чтобы сопровождать ее всюду.

Бедный малый, на которого пала эта обязанность, оказался на беду толстяком. Совершив два раза путешествие в дом Ионы и увидав, что ему предстоит еще третья экскурсия (куда – одним богам известно), он едва поспевал за нею, жалуясь на свою участь и торжественно клялся Кастором и Поллуксом, что у этой девушки – крылья Меркурия и слепота Купидона.

Нидия, однако, почти не нуждалась в его помощи, чтобы найти дорогу к популярному храму Исиды. Площадь перед храмом была теперь пуста, и слепая без препятствий проникла к священной решетке.

– Здесь нет ни души, – сказал толстый раб. – Чего тебе нужно, кого ты ищешь? Разве ты не знаешь, что жрецы не живут в храме?

– Позови погромче, – отвечала она нетерпеливо, – в святилище Исиды должен день и ночь дежурить один из жрецов.

Раб позвал, но никто не явился.

– Ну что, ты никого не видишь?

– Никого.

– Ошибаешься. Я слышу вздох, посмотри еще!

Раб, удивляясь и ворча себе под нос, озирался кругом своими сонными глазами, наконец, перед одним из жертвенников заметил склоненную фигуру, очевидно погруженную в созерцание.

– Я вижу какую-то фигуру, – объявил он, – и, судя по белым одеждам, это должен быть жрец.

– О, жрец Исиды! – воскликнула Нидия. – Служитель древнейшего божества, услышь меня!

– Кто это зовет? – послышался тихий, печальный голос.

– Некто, имеющий сообщить очень важную весть одному из членов вашего сословия: я пришла, чтобы сделать заявление, а не для того, чтобы допрашивать оракула.

– С кем ты желаешь говорить? Теперь не время для бесед, – уйди, не беспокой меня. Ночь принадлежит богам, а день – людям.

– Мне кажется, я узнаю твой голос! Ты именно тот, кого я ищу, – а между тем я слышала тебя всего один раз. Не ты ли жрец Апекидес?

– Да, я Апекидес, – отвечал жрец, выходя из алтаря и приближаясь к решетке.

– Это ты? Да будут благословенны боги!

Движением руки она приказала рабу удалиться. Тот, естественно, предполагая, что какое-нибудь суеверное опасение, касающееся, может быть, Ионы, привело слепую в храм, повиновался ей и сел на пол в некотором отдалении.

– Тише! – говорила Нидия быстро и вполголоса. – Это правда, что ты Апекидес?

– Если ты видела меня, разве ты не можешь припомнить мои черты?

– Я слепа, – отвечала Нидия, – но уши заменяют мне глаза, они-то и признали тебя. Но все-таки поклянись, что ты действительно Апекидес.

– Клянусь богами, моей правой рукой и луною!