Последние каникулы, Шаровая молния

 ...И теперь, заканчивая сообщение, он легко разделился на две части - одна его половина еще делала последние выкладки, управляла его рукой, подававшей знаки ассистирующему за диапроектором Тишину, языком и телом, а другая - со знакомой легкостью уже жестоко препарировала его собственный доклад, и, наконец, словно возвращаясь из полета и складывая крылья, он оглянулся на высоту, в которой только что был, испугался ее и не сказал - сробел, засмущался - заранее приготовленное: "Эти данные подтверждают известное мнение, гипотезу о том, что в основе всякой болезни лежит временная несостоятельность организма или органа и, следовательно, средство лечения любой болезни находится в самом организме. Его надо только возбудить".

 Смолчав на этот раз, спрятав эту фразу, он смутил себя навсегда, ибо сказано было: "Смутное чувство бездонно".

 Закончив, он развязно махнул рукой - давая знак Тишину,- и сел у экрана, мгновенно вспотев и почувствовав слабость, дурноту и почему-то стыд.

 Академик, потыкивая карандашом в листочек с повесткой заседания кружка, сидел задумавшись. Брови у него были огорчительно-удивленно подняты. Кузьмин увидел серебристое сияние седой его шевелюры на макушке и усмехнулся про себя мысли о возможном символическом значении этого сияния.

 Лужин, приоткрыв рот, озадаченно и растерянно смотрел на Кузьмина и, когда они встретились взглядами, сморгнул и, встряхнувшись, деловито завертел головой.

 Тишин, издали поглядев на Кузьмина, чуть-чуть усмехнулся. Ассистенты и кружковцы перешептывались, посматривая на Кузьмина.

- Кто хочет высказаться? - прокашлявшись, громко спросил академик.

 После минуты тишины он сказал:

- У меня есть несколько вопросов, э-э, Андрей Васильевич.

 Отвечая ему, Кузьмин рассказал, что он пользовался аптечными препаратами, что опыты с культурами тканей он ставил с сотрудниками институтов морфологии и рака, что микрофото делались там же, что он читает на двух языках и что он сердечно благодарит Тишина за помощь и консультации.

 Отмахнувшись от убогих вопросиков Кузьмину с мест, академик сказал:

- Мы имеем дело с законченным исследованием. По уровню исполнения - на диссертационной глубине,- заключил он, поглядев на реакцию Кузьмина поверх очков. Потом он их поправил.- Ряд приведенных фактов принципиально нов, и их достоверность не вызывает сомнелия. Разработана оригинальная методика...- Академик и в самом деле бормотал стандартные фразы, как на какой-нибудь защите.- Однако,- академик встал, набирая в голосе и канонизме, застегнул все пуговицы на пиджаке,- однако бросить этакую работу, не оформив ее соответствующим образом, было бы позором и бездарностью.- Он повернулся всем корпусом и уставился на Кузьмина.- Что это вы сидели в уголочке три года? Где публикации? - Академик свирепо поглядел на Лужина и Тишина.- Боря,- сердито сказал он Тишину,- вы-то куда смотрели?!

 Потом выступали ассистенты, старательная староста кружка, а Тишин смолчал. Только один раз он заговорщицки подмигнул Кузьмину.

 Уже расходились; Кузьмин, делая вид, что не замечает любопытных взглядов, упаковывал отцовский диапроектор, когда в дверь заглянул Лужин и увел его в ассистентскую, где на диване без пиджаков и с чашками в руках сидели академик и Тишин. Лужин сунул в руки Кузьмину чашку горького кофе и подпихнул его к стулу, поближе к дивану. Здесь Лужин держался по-хозяйски гостеприимно. Сладкая улыбка на его лице о многом сказала Кузьмину.

- А на экзамене наш Андрюша едва на четверку вытянул,- насмешничал Тишин.- А еще надежда кафедры!

- Это пустяки,- сказал академик, глядя в чашку.- Я у вас и вовсе "неуд" получу. Суть в другом,- сменив тон и явно прицениваясь к Кузьмину, протянул он,- хватит ли у этого милого юноши терпения, а не старания доказать то, что он сегодня местами декларировал? Насчет живой воды, а?

- Хватит,- после паузы хриплым голосом сказал Кузьмин.

- Ну, договорились,- сказал академик.- Через год - понимаете? - через год посмотрим! Не понимаете! - Академик улыбнулся.- Я о распределении вам толкую, чудак вы этакий!

 Тишин тоже насмешливо и укоризненно, как на глупого, смотрел на Кузьмина.

- Спасибо,- сказал Кузьмин и встал. Пол под ним качался.

- А работку со всеми официальными справочками мне через недельку представьте. И каждый квартал - мне отчет!

 Только по дороге (он ее и не заметил) до Кузьмина дошло все значение этого "Посмотрим!".

 

 Ах, как он мучился с этой своей первой публикацией! Потом ни одна статья так дорого ему не стоила - тогда он отмучился за все свои работы сразу.

 То непомерно большая, то куцая, она изводила его всю неделю, не отпуская от себя ни на минуту, отравляя утро и вечер. Он не мог смотреть в сторону машинки - повторенные по многу раз фразы бесили его своим утраченным смыслом, невнятностью. Он пробовал вычеркнуть Vix, написать по-новому и бился над бумагой с сотнями слов; но с неумолимостью истины рано или поздно из-под ленты выбивалась та, первая, исходная фраза.