Последние каникулы, Шаровая молния

 Кто-то, толкнув его плечом, быстро пробежал к гробу, в котором неподвижно-величественно и укоряюще лежала Крестна, заглянул в ее лицо и припал к рукам, захлебываясь в слезах и лепете. Этот человек в длинном черном пальто, круглый и короткошеий, оглянулся на Кузьмина, что-то шепча, и Кузьмин узнал дебила, которого дразнили все мальчишки в округе,- и содрогнулся.

 А тот шептал: "Вечная память, вечная память!"

 Кузьмин закрыл рукой глаза. И тотчас рядом оказалась мама. Он освободился от ее рук.

 Долго, с какими-то многозначительными паузами заканчивалось отпевание. Слабоголосый хор печально выводил слова, и Кузьмин стал ощущать тяжесть пальто на плечах, подступала дурнота; но тут вышел батюшка.

 С нескрываемым любопытством, какими-то озорными ясными глазами он оглядел всех Кузьминых и их родственников и сделал приглашающий жест. Мама громко зарыдала.

 Кузьмин поцеловал Крестну в белую бумажку на разглаженном спокойном лбу, отошел, издали разглядывая ее лицо.

 Падал снежок, было очень холодно. Гроб вынесли, деликатно подождали (мама замешкалась с кутьей), пока Кузьмины займут свое место во главе процессии. Двинулись мелким шагом к могиле.

 Вслед за Кузьминым шел хор, слабо что-то голосивший, какие-то дети со свечами в руках догнали его.

 "Навсегда, навсегда",- внушал он себе.

 Уже у могилы, кружа вокруг гроба, священник среди скороговорки бросил Кузьмину: "Ухо потри!"

 От стука молотка вздрагивала кладбищенская тишина, ссыпался с веток снег.

 Поминки прошли тихо: были соседи, какая-то старушка (она все благодарила маму за Крестницы вещи), незнакомый пьяненький мужичок. Посидели, выпили и, не зная, о чем друг с другом говорить, разошлись.

 Мама вымыла на кухне всю посуду, одарила соседей закусками и вернулась в комнату.

 Отец сидел за столом, как раз на Крестнином углу, сидел на том самом месте, где она упала, и листал библию. Кузьмин как-то отрешенно заметил, что у него стали совсем седые виски и уже набухли под глазами мешочки. Надо бы ему сменить линзы, подумал Кузьмин, заметив, что отец часто снимает очки, трет глаза.

- Пересядь, пожалуйста,- сказал он отцу, и отец пересел на диван, к Николашке, тревожно глянув на Кузьмина.

 Мама села к Кузьмину за стол, положила руки на скатерть и сказала:

- Как же жить теперь будешь, Андрюшенька? Он непонимающе посмотрел на нее.

- Быт как устроишь? - объяснил отец.

- Я все умею,- вяло сказал Кузьмин.

- Поживи у нас!

- Вам и так тесно. Здесь я буду жить,- вздохнул Кузьмин.

- Летом переедем,- твердо сказал отец.- Дом уже отделывают.

- Тебе надо перевести лицевой счет на свое имя,- подсказала мама Кузьмину.- Ах, Крестна! Обо всем подумала, спасибо!

- Ты ей многим обязан,- с дивана сказал отец Кузьмину.- Но принципиальность сохрани - она хоть в бога верила, но святой не была...- Он вопросительно посмотрел на Кузьмина. (Кузьмин вспомнил: "Ты недостоин быть пионером,- процедил отец, пристально его рассматривая.- Я исключаю тебя! Сними галстук!"-приказал он и, не дождавшись, пока заплакавший Кузьмин распустит узел, рванул треснувшую ткань.)

- Вася! - попросила мама.- Сегодня!..

- Ох, уж эта сентиментальность,- отец посмотрел на своих сыновей. Николашка по-волчьи осклабился.- Ладно-ладно! - согласился отец.- Мне уже говорили - неделикатен! Ну, пошли!

 Уже когда одевались, он сказал наставительно, не удержался:

- Деньгами распорядись с умом. Не так-то их много!

- Может быть, они вам нужны? - спросил Кузьмин.- Ну, переезд ведь...- Он отметил только острое любопытство в дьявольских Николашкиных глазах.- Или не давайте мне денег, я на эти проживу, Крестнины...

 

 - Что ты! - сказала мама укоризненно.- Это же завещанное!

 Они ушли чем-то озабоченные, а он остался, не зная ни где лечь ему спать, ни что делать с обедом, стоявшим в кастрюлях в холодильнике, ни что делать с узлом ее постели, положенным на время поминок на антресоль.

 Обед он в тот же вечер отдал дяде Ване. Он выпил с ним водки, но от еды отказался, просто, испытывая впервые странное удовольствие, понаблюдал за тем, как побритый и от этого помолодевший, дядя Ваня ест. И остался у него ночевать.

 Негасимая лампадка погасла через день. Он спохватился, внезапно на занятиях вспомнив, что не подлил в нее масла, и бросился домой, но, когда вошел в комнату, иконы были уже темны, а лик Христа невнятен. "Нет тебя!" - сказал Кузьмин ему.

 Первого января он вынул из почтового ящика поздравительную открытку на свое имя. Крестна писала: "С Новым годом, с новыми радостями и новым счастьем!.."