Последние каникулы, Шаровая молния

 Он сразу все понял - по позе, по обвисшей тишине комнаты. Он подошел к ее телу, ступая осторожно и нерешительно, взял тяжелую ее руку, заглянул в чужое, незнакомое лицо - увидел пятна, широкие зрачки. В руке, подвернутой под живот, была разбитая пипетка, а на. краю стола лежал опрокинутый пузырек с глазными каплями, тот, который еще позавчера он принес из аптеки и за которым она потянулась в ту последнюю минуту, когда, сказав ей из коридора "Пока!", он открыл входную дверь.

 Он посидел около нее на корточках, с закрытыми глазами, потом, отвернувшись, поправил платье и вышел в коридор.

 У телефона он сел на стул и задумался - звонить ли маме на работу. Он вызвал милицию. Через час приехал участковый и какой-то мужчина в гражданском. Милиционеры кое-как допросили его. Он помог им перенести Крестну на ее кровать и сел рядом с ней.

 Когда он подписал протокол, участковый пожал ему руку и, вглядываясь в лицо, сказал: "Сочувствую вашему горю. Я сам вызову медиков".

 Потом приехали грубые мужики в синих халатах с носилками, а потом он остался один, глядя на непривычно затоптанный пол.

 Ему захотелось есть. На кухне, увидев прибранный стол и подумав, что ему придется есть одному последний приготовленный ею обед, он почувствовал ужас.

 На улице было слякотно. Навстречу ему с рынка несли жидкие елочки, оранжевые шарики апельсинов в авоськах, все вокруг торопились, толкали его плечами, ношей задевали по ногам. В кафе на него странно посмотрела кассирша. Он ел теплые разваренные пельмени и считал их. Потом он шатался по улицам; когда замерзало лицо, заходил в первый же подъезд, вставал у батареи отопления и грелся. Внутри у него была пустота, и чужие случайные слова долгим повторяющимся эхом стучали в голове.

 Когда он открыл входную дверь, в коридор вышли соседи: дядя Ваня, одинокая соседка-старушка. Лица у них были уже заплаканы; от небритого дяди Вани застарело пахло неухоженностью, он обнял Кузьмина, зарыдал ему в ухо... Они выспрашивали подробности, охали и снова принимались плакать. Утеревшись, дядя Ваня сказал: "Вымолила Анна Петровна себе прощение - легко-то как померла!"

 Он позвонил родителям. Мама заплакала, сказала, что сейчас придет. Пришли они через час.

 В комнате, оглядевшись и поплакав, глядя на Кре-стнину кровать, тумбочку, мама по-простому высморкалась в платок.

 - Ах! - сказала она.- А ведь Крестна, бедненькая, предчувствовала! На прошлой неделе всю родню обошла, в кои-то годы! К нам приходила,- ска- зала она Кузьмину.- Говорила, что поздравительные открытки всем отправила... Надо смертное искать,- сказала она Кузьмину.

 Отец, Николашка и Кузьмин сидели за столом, а мама поднялась, открыла шкаф. На полке, в глубине, лежал как-то отдельно большой узел. Развернули грубый холст, Кузьмин увидел белые, почти физкультурные тапочки с неудобной твердой подошвой. Под бельем лежал конверт - "Кузьминым".

 Из него на стол выпали две сберкнижки, гербовая бумага и сложенный вчетверо лист почтовой бумаги.

 "Дорогие мои родные! Пришло мое время. Благословляю вас на долгое житье в добром здравии, благополучии и радости! Не скорбите обо мне сердцем, вы знаете, что я свое прожила.

 Простите мне невольные вины, я же прощаю вам.

 Спасибо тебе, Ниночка, и тебе, Вася, за то, что украсили мою старость Андрюшенькой, очистили мое сердце.

 Положите меня между Николаем Ивановичем и Лялечкой, поставьте православный крест, памятников не надо. Все заботы о могиле я поручила храму Св. Петра, там же меня и проводят.

 Деньги на похороны и обряд отложены, Ниночка, на твое имя на отдельную сберкнижку. Полным наследником всего (здесь отец с мамой переглянулись) остального имущества оставляю Андрюшеньку. Бумага в этом конверте.

 Андрюшенька, любимый мой!

 Благословляю тебя на жизнь, в счастьи и уважении. Живи достойно. Прощай. Прости,

 Прощайте, мои родные, благослови вас бог!"

 

 Похороны оказались неожиданно торжественными и легкими, несуетливыми для Кузьминых.

 Еще когда автобус подъехал к воротам кладбища, их удивило скопление старушек в черных платках, стариков с сизыми носами; знакомая Кузьмину молчаливая и суровая старуха (никто из Кузьминых ее чина так и не узнал), жестом раздвинув толпу и так же коротко выслав из толпы незаметных крепеньких мужичков - помочь вынести гроб,- поклонилась маме, приняла, ковшиком, из рук в руки, деньги, туго завернутые в платок. Пристойно, спервоначалу подровнявшись, а потом в ногу шагнув, мужички внесли гроб в церковь.

 На следующий день, приехав, как им было велено, в церковь к трем часам, Кузьмины застали конец отпевания. Гроб нескромно стоял вблизи прохода, окруженный множеством свечей. От высокого ли мрака, дрожания голосов, запаха свечей, неизвестности церемонии у Кузьмина сделался озноб, притом, что видел, слышал и обонял он необыкновенно ярко.