Последние поэты империи

Игорь Тальков — это случайно взлетевшее чудо в отече­ственной эстраде. Таких не должно было быть там изна­чально. В мире Розенбаума и Лещенко, в крайнем случае Бориса Гребенщикова и Сергея Шнурова не могло быть та­ких ярких и открыто социальных русских песен протеста. Русскость пугала всех менеджеров шоу-бизнеса. Но она же, энергетически заряженная до немыслимых пределов, при­тягивала к себе уже сотни тысяч подростков.

Когда-нибудь, когда устанет зло

Насиловать тебя, едва живую,

И на твое иссохшее чело

Господь слезу уронит дождевую,

Ты выпрямишь свой перебитый стан,

Как прежде ощутишь себя мессией

И расцветешь на зависть всем врагам,

Несчастная великая Россия!

(«Когда-нибудь, когда устанет зло...», 1990)

Его трагический конец был предопределен всеми зако­нами жанра. Не случайно же больше таких национально ориентированных певцов и не возникло. Иосиф Кобзон и Алла Пугачева брали-то к себе на подмогу как молодую по­росль наивного юношу, только что отслужившего в армии и настроенного на лирический, элегический лад. Брали на широкую эстраду автора «Чистых прудов» или «Примерно­го мальчика».

Даже Владимир Молчанов, когда выпускал в своей пе­редаче «До и после полуночи» на телеэкран Игоря Талькова с его «Россией», отводил ему чисто антисоветскую роль. Талькова мощно подзарядили на борьбу с советским прошлым, на идеализацию самодержавных руин. Он должен был делать то, что сегодня делает Олег Газманов со своими «Господами офицерами». Как всегда, остался неучтенным «человеческий фактор». Рожденный в самом низовом народе, да еще с прошедшими тюрьмы и лагеря родителями, со старшим братом, рожденным в заключении, Игорь Тальков не мог искренне стать певцом царской великосветскости. Кость не та, кровь не та, не Никита это Михалков и все тут. И потому сквозь наивную идеализа­цию монархии у Игоря Талькова прорывается народный протест.

Его скорее можно назвать сторонником «народной мо­нархии» в представлении Ивана Солоневича, монархии, опирающейся на народные массы, да и белое офицерство было для него скорее образцом чести и верности присяге, в отличие от многих советских генералов, резво присягнув­ших Ельцину.

Ладно, хватит! Мы встали с колен

И расправили плечи.

Пусть вокруг запустенье и тлен,

Но еще и не вечер.

Не дано вам, иудам, понять,

В чем секрет нашей силы;

И не вычислить и не разгадать

Тайной мощи России...

(«Товарищ Ленин...», 1989-1990)

Все-таки я уверен, что в любом ностальгическом «бело­гвардейском» тексте песен Игоря Талькова первичен не восторг перед драгунскими мундирами, а национальный русский протест против угнетения народа. Идеологи пере­стройки, выпустившие Игоря Талькова с антиленинским зарядом на экран телевидения и на широкую эстраду, не зная того, выпустили и имперскую национальную русскую энергию.

Просыпается русский народ,

Поднимаются веки...

(Там же)

А уж кого будет проклинать этот проснувшийся рус­ский народ, многим понятно и без лишних разъяснений. Да, и большевикам достанется, и прогнившему брежнев­скому строю, но ряд «новоявленных иуд» быстро допол­нится совсем иными преобразователями и грабителями России.

Белогвардейский флер в песенной поэзии Игоря Талькова всегда дополняет или даже превышает его народная энергия протеста. Игорь Тальков — это, говоря современ­ным языком, бунтарь с имперскими эполетами. Эполеты эполетами, а вот прощать разрушителям империи ничего нельзя. И как интуитивно он угадывал будущий ход вещей, посылая свои проклятия Ельцину и Горбачеву в те еще, ро­мантические, 1985—1991 годы, когда многие именитые па­триоты еще питали всяческие надежды и, как Владимир Крупин, защищали наших правителей от народного гнева. Впрочем, Крупин и сегодня предлагает всему русскому на­роду затянуть пояса потуже. Во имя чего? Дабы новому президенту, а точнее, конвоирующей его ельцинской своре еще одну шикарную свадьбу в Петергофе устроить или конный разъезд у Кремля организовать? Уверен, был бы жив Игорь Тальков, интуиция его не подвела бы. Пугачев­щина в нем сидела сильнее, чем воображаемая царская Россия.

Пусть ответят и те, что пришли вслед за вами

Вышибать из народа и радость и грусть,

И свободных славян обратили рабами,

И в тюрьму превратили Великую Русь'.

(«Господа демократы», 1989)