Последний бой - он трудный самый

Бывало так: ранит человека, его исключают из списка части, он вываливается из поля зрения начальников, и забывают представить его к награждению. Даже если заслужил... Первый свой орден, «Отечественной войны» 1-й степени, майор Русанов получил по нашему представлению. Трудно ему досталась боевая награда. И взволновала его до слез.

...Принимая новое решение в сложнейшей обстановке уличного боя, я хорошо понимал, сколько сил и энергии потребуется начальнику штаба полка и его офицерам, чтобы осуществить это решение.

Но в том, что приказ будет выполнен четко, не сомневался.

* * *

— Капитан Поздняков, как дела?

— Воздуха не хватает...

— А дым? 

— Есть... немного...

— Держитесь, ребятки! Завал растаскивают.

— Рота моя? В бою?

— Какой бой без командира. В первом эшелоне рота Гатиятулина... Все, связь кончаю. Ставь рацию на прием. Каждые полчаса включайся на передачу, докладывай одно слово: «Живы». Понял?

— Есть…

Голос Позднякова трудно было узнать. Сиплый, глухой...

Завал над погребенным танком высился не менее чем на четыре-пять метров, и пока спасатели довели шурф до башни, танкисты так обессилели, что едва смогли открыть люки... Словно на дне колодца мы увидели запрокинутые багровые лица людей, их налитые кровью глаза. Внезапный глоток света и воздуха заставил танкистов зажмуриться. Грязные, словно шахтеры в забое, мокрые от пота, они глотали воздух раскрытыми ртами, как рыбы.

Выбраться сами из башни люди Позднякова не смогли: не хватило сил... Им помогли, дали отдышаться, их затащили в подвал, где устроился штаб полка.

Постепенно капитан Поздняков и его экипаж пришли в себя, даже заулыбались, радуясь жизни. Еще бы! Выскочили из смертельной беды.

И у меня злость прошла. Люди спасены, это главное. А отчитывать капитана за лихость, неосторожность—не время, не место. Этот разговор не уйдет…

* * *

Примерно через час, когда в завале отрыли глубокую траншею, бронетягачи подцепили засыпанный «ИС» и отбуксировали в укрытие, а там над ним стали «колдовать» ремонтники и артиллеристы... К вечеру танк и экипаж Позднякова снова были в боевом порядке своей роты.

Удалось спасти и сержанта Охотина.

Ему повезло. Упавшие обломки стены образовали как бы «шалашик», который и накрыл сержанта... И, хотя придавило его основательно, и он был без сознания, но главное — жив! Ему оказали первую помощь и на маленькой тележке, которую тащила огромная собака, отправили в медсанбат 35-й гвардейской стрелковой дивизии.

Я впервые увидел такие санитарные собачьи упряжки только тут, в Берлине. Ими управляли девушки. На поле боя, лежа плашмя на низкой, вроде носилок, тележке с колесиками, девушка направляла к раненому «ездовых» собак — специально обученных здоровенных овчарок. Собаки и сами, впрочем, умели отыскивать раненых людей. На улицах Берлина они, визжа от страха, мчали тележки во весь опор. Там, где рвались снаряды или свистели пули, собака ложилась на живот и, прижимаясь к земле, тащила тележку к упавшему бойцу, ворошила его лапами, облизывала его лицо и ободряюще лаяла. Когда санитарка взваливала раненого на тележку, собака, будто понимая, что дело сделано, с радостным лаем мчалась обратно, в укрытие. Санитарка бежала рядом, держась за вожжи.

Такие упряжечки спасли в уличных боях много бойцов. Когда санитарка затаскивала тележку в укрытие и приступала к перевязке раненого, собака садилась на задние лапы и, склонив голову набок, наблюдала за действиями людей. При этом одобряюще виляла хвостом, а когда раненый от боли стонал — повизгивала и старалась лизнуть его лицо. Будто понимала что к чему и на собачьем языке говорила: «Ну, потерпи, потерпи... Я с тобой, в обиду не дам!»

* * *

На фронте самолеты противника не новость. Но когда бои шли в густонаселенных кварталах Берлина, фашистская авиация в них сперва не участвовала. Наверно, поэтому мы и не заметили, как появилась десятка «Хейнкелей», и только раздирающий вой бомб заставил нас взглянуть на небо.

«Хейнкель-111» — бомбардировщик не пикирующий, он бомбит обычно с довольно большой высоты. И самолеты в небе «подпрыгивали», когда от них отделялся бомбовый груз... Прерывистый гул их моторов похож на мычание, а бомбы с «ХЕ-111» летят густо, вроде коровьих «лепешек». И солдаты прозвали их «коровами».

Бомбы, сброшенные на нас, летели чуть косо. Приближаясь, они стремительно увеличивались, потом — страшный грохот, пламя, пыль и едкий вонючий дым Бомбовая «лепешка» накрыла не только наши боевые порядки, но и дом, где еще были фашисты...

Горят дома… Пронырливые языки огня, вырываясь из окон и дыр, лижут черные стены. От жаркой гари и чада горло сжимают спазмы и не хватает воздуха.