Последний человек

Пердита не противилась его решению. Она ставила лишь одно условие: разрешить ей сопровождать его. Она еще не знала, что будет делать; но ни за что не стала бы сопротивляться малейшему его желанию и была готова радостно подчиниться всему, что бы он ни задумал. Но одно слово тревожило ее более, чем битвы или осады, при которых, как она надеялась, высокое положение Раймонда ограждало его от опасности. Это слово — для нее пока лишь слово — было чума. В начале июня этот враг человечества поднял свою змеиную голову на берегах Нила; появился он и в тех местностях Азии, которые обыкновенно не посещал. Чума обнаружилась уже и в Константинополе; но, так как в этом городе появление ее было ежегодным, сообщения оттуда не привлекли особого внимания, хотя в них и говорилось, что от болезни уже умерло больше людей, чем обычно за все жаркие месяцы. Как бы то ни было, ни война, ни чума не могли помешать Пердите следовать за своим повелителем или побудить ее хоть единым словом возражать против его намерений. Быть подле него, быть любимой им, снова чувствовать, что он принадлежит ей, являлось пределом ее желаний. Целью ее жизни сделалось доставлять ему удовольствие; так было и прежде, но существовала и разница. В прежние времена она не задумываясь делала его счастливым, ибо была счастлива самец и при каждой необходимости выбирать справлялась с собственными желаниями, ведь она и он составляли одно. Теперь же она старательно исключала свои чувства и даже свою тревогу за его здоровье и благополучие, лишь бы ни в чем ему не перечить. Его в это время вдохновляла любовь народа Греции, жажда славы и ненависть к бесчеловечному правительству, которое подвергло его мукам, почти стоившим ему жизни. Он не хотел остаться в долгу у афинян, так его обласкавших, хотел поддержать славу, уже связанную с его именем, и искоренить в Европе государство, остававшееся памятником древнего варварства, когда все другие народы вступили на путь цивилизации. Достигнув примирения Раймонда и Пердиты, я стремился вернуться в Англию; но его настоятельные уговоры, а также пробудившееся любопытство и тревожное желание увидеть воочию близкое завершение затянувшихся греко-турецких войн побудили меня продлить свое пребывание в Греции до осени.

Как только здоровье Раймонда достаточно окрепло, он приготовился ехать в лагерь греческих войск, расположившийся вблизи Кишана, довольно крупного города к востоку от Гебра. Там Пердита и Клара должны были ожидать исхода битвы. Второго июня мы покинули Афины. Раймонд уже не выглядел изможденным и больным. Если в нем и не было свежести молодости, если чело его «избороздили глубокими следами сорок зим», если в волосах его уже пробивалась седина, а взгляд, всегда внимательный к другим, говорил о пройденных годах и перенесенных страданиях, в нем все же оставалось нечто неотразимо привлекательное. Только что стоявший на краю могилы, он возвращался к делу своей жизни, не сломленный ни болезнью, ни бедствиями. Теперь афиняне видели в Раймонде уже не юного героя, отчаянного смельчака, готового погибнуть за них, но мудрого полководца, который бережет свою жизнь и собственные воинственные стремления подчиняет общей военной задаче.

Первые несколько миль пути нас провожало все население Афин. Когда месяц назад Раймонд прибыл туда, шумная толпа притихла в печали и страхе, но этот день был истинно праздничным. Звучали громкие клики, живописные одежды ярких цветов сверкали на солнце; страстная жестикуляция и быстрая речь соответствовали всему облику этих детей природы. Имя Раймонда было у всех на устах; он был надеждой каждой жены, матери или невесты, чей муж, сын или возлюбленный пойдет за ним к победе в рядах греческой армии.

Несмотря на опасную цель нашей поездки, она была полна романтики, ведь мы ехали по холмам и долинам божественной страны. Раймонд наслаждался ощущением вернувшегося здоровья; быть военачальником афинян представлялось ему удовлетворением собственного честолюбия. Взятие Константинополя, на которое он надеялся, стало бы вехой на пути человечества и подвигом, небывалым в истории. Место великих исторических событий, город, чья красота удивляла мир, город, много сотен лет бывший твердыней мусульман, оказался бы вырван из рабства и варварства и возвращен народу, который прославлен творениями гениев, цивилизованностью и духом свободы. Пердита наслаждалась вновь обретенной близостью с Раймондом, его любовью, его надеждами и славою, как сибарит наслаждается своим роскошным ложем. Каждая мысль была восторгом, каждое чувство — блаженством и упоением.