Последний день СССР. Свидетельство очевидца. Воспоминания помощника президента Советского Союза

За семантикой стоял контраст двух принципиально разных подходов. Проект Горбачева предусматривал создание единого государства с центром, которому его члены передадут полномочия для ведения единой политики в вопросах обороны, координированного перехода к рыночной экономике и внешней политики. Как говорил Горбачев, Союзное государство – это не просто «союз суверенитетов». Оно должно иметь общий парламент, конституцию и президента. «Если вы решите по-другому, – говорил он, обращаясь к членам Совета, – я готов уйти. – Хотите президента для декорации, на меня не рассчитывайте. Страна нуждается в сильном руководителе, избранном народом и способном уравновесить тот новый уровень децентрализаций, на который мы переходим». И, чтобы избежать кривотолков, сразу добавил: «Сам я на этот пост не претендую».

Изменившийся подход Ельцина, заставший врасплох участников заседания, предусматривал вопреки первоначальному проекту, с которым он был согласен, создание конфедерации независимых государств, объединенных в аморфную структуру без общей конституции и с нечеткими коллективными органами.

Компромисс между этими двумя формулами был в конце концов найден на заседании 14 ноября благодаря позиции Назарбаева, который от имени «молчаливого большинства» членов Совета, заинтересованных в сохранении общей союзной «крыши» над головой, поддержал концепцию Горбачева: «Надо как минимум подтвердить нашу готовность создать политический союз с общей армией, территорией и границами».

Оказавшись в изоляции и не располагая поддержкой украинского лидера Кравчука, еще не избранного президентом, Ельцин отступил. «Может быть, вы все правы. Я не хочу занимать крайнюю позицию. Напишем честно: конфедеративное государство».

Горбачев с великодушием победителя предложил ему утешительный приз: «Надо найти формулу поддержки руководства России по защите ее целостности в возможных конфликтах с республиками и краями на ее территории». Все поняли, что речь шла о разгоравшемся очаге чеченского сепаратизма.

Удовлетворенный Ельцин в ответ по своей инициативе затронул тему отсутствовавшей Украины: «Надо предусмотреть для них возможность присоединиться. Если они создадут собственную валюту и свою армию, их уже не удержишь». Почувствовав изменение направления ветра, белорус Шушкевич предложил еще более гибкую формулу: «Начнем с конфедерации, а потом вернемся к федерации».

Обсудив вопрос о выборах президента, задержались на вопросе о вице-президенте. Здесь Ельцин был категоричен и предложил упразднить пост. «После Янаева я не могу и слышать об этой должности». То же отношение он продемонстрировал и к должности председателя парламента: «Надо найти кого-то, кто не предаст». (Вряд ли в этот момент он имел в виду Хасбулатова.)

«Даже среди апостолов Христа нашлись предатели», – вспоминая свой опыт, меланхолично заметил Горбачев. Число собравшихся за столом в Ново-Огареве не дотягивало до тринадцати, поэтому все молчаливо решили, что предателей среди них нет. Как позже выяснилось, преждевременно.

Пока члены Госсовета препирались относительно концепции будущего государства, за их спиной разгорался пожар тяжелейшего экономического кризиса. Страна, так и не получившая за годы перестройки внятного ответа на вопрос об избранной модели перехода к рынку и о той социальной цене, которую за этот переход придется платить населению, погружалась в кризис все глубже.

Основная энергия перестройки ушла на политические реформы, подарившие стране прорыв к невиданной раньше свободе. Однако, демонтируя машину тоталитарного государства, реформы неизбежно разрушали и экономический механизм, поддерживавший существование системы, и худо-бедно обеспечивавший выживание миллионов советских граждан.

Постоянное откладывание «на потом» вопросов экономической реформы объяснялось не только антипатией Горбачева к экономическим вопросам, но и вполне оправданным опасением по поводу того, что «прыжок» в рынок с его неотвратимыми болезненными социальными последствиями подорвет популярность политической программы перестройки, если не сорвет ее. Все это вызвало драматический разрыв между политическими и экономическими переменами. «Политика оторвалась от экономики», – резюмировал, увы, задним числом, А. Н. Яковлев.

Конечно, Чернобыль, падение цен на нефть и августовский путч, ставший «политическим Чернобылем», усугубили экономическую ситуацию. Добавившееся к политическому противостоянию соперничество между командами Ельцина и Горбачева в вопросе выбора варианта реформы, похоронив программу «500 дней», фактически парализовало функционирование экономического механизма.

Двенадцатого сентября президент Российской Федерации приостановил деятельность на территории России союзных министерств угольной, нефтяной и газовой промышленности, атомной энергетики, а также концернов Газпром и Нефтегазстрой. Согласно указу Ельцина, предприятия и организации названных министерств со всем имуществом передавались в ведение российского Министерства топлива и энергетики.