Последний день СССР. Свидетельство очевидца. Воспоминания помощника президента Советского Союза

К осени 1991 года миллионы жителей страны оказались в критической ситуации и даже нищете, сравнимой для многих из них с первыми послевоенными годами. В октябре 90 аэропортов страны были закрыты из-за нехватки авиационного топлива. Во время заседания Чрезвычайного комитета, созданного для разрешения продовольственной ситуации в столице, ее мэр Лужков проинформировал, что 350 магазинов прекратили продажу мяса. На городских рынках цена курицы могла достигать размеров месячной зарплаты. Как написали в эти дни «Московские новости», прилавки магазинов превратились в баррикады, разделявшие врагов.

В повестке дня всех встреч и переговоров, состоявшихся в эти дни у Горбачева с зарубежными лидерами – японцами, южнокорейцами, арабами, – неизменно присутствовал вопрос о возможности организации срочной продовольственной помощи. Но, конечно, основные надежды возлагались на прежних соперников по «холодной войне», тех, кто больше всех выиграл от ее окончания, – на американцев.

Возможность еще раз поставить перед ними вопрос об экономической помощи после неудачи в Лондоне у Горбачева появилась в конце октября во время конференции по Ближнему Востоку в Мадриде, сопредседателем которой он был вместе с Джорджем Бушем. Разумеется, американский президент не уставал повторять, что Вашингтон заинтересован в сохранении в Советском Союзе центра власти во главе с Горбачевым.

При этом Буш имел моральное право ссылаться на свою июльскую речь во время визита на Украину. В ней он призвал украинцев не гнаться за независимостью, а предпочесть ей ту новую свободу, которую обещало начатое Горбачевым демократическое преобразование СССР.

Однако, когда вставал вопрос о конкретной помощи, Буш не щадил Горбачева, связывая ее напрямую с подтверждением перспективы выживания СССР. Без этого американская администрация не готова была пойти на предоставление Москве существенной экономической поддержки. Все попытки Горбачева объяснить американцам, что в сложившейся драматической ситуации именно внешняя помощь может стать фактором внутренней консолидации в стране и помочь дать ответ на вопросы американцев, встречались с вежливым недоверием.

Чтобы подсластить горькую пилюлю отказа, Джеймс Бейкер во время переговоров двух президентов шепнул Борису Панкину, тогдашнему советскому министру иностранных дел, что он советует взять хотя бы предложенные Вашингтоном полтора миллиарда долларов экстренной помощи на продовольственные кредиты «наличными». «Дальше будет видно», – сказал он. Тот же Бейкер отреагировал на прямое обращение к нему Лужкова и добился от Пентагона переброски в Москву нескольких тонн продовольствия из резервов американской армии, предназначенных для размещенных в Европе войск, которые в свое время готовились к отправке в Ирак.

В то время как Горбачев вел переговоры о помощи с американцами, российский президент, воспользовавшись его отсутствием, объявил в парламенте, что Россия разрывает экономические отношения с союзным центром и отныне вступает самостоятельно на путь «радикальных» экономических реформ. Это предполагало освобождение цен, отмену правительственных субсидий на товары первой небходимости и программу ускоренной приватизации предприятий на всей территории Российской Федерации.

Программа, предложенная Егором Гайдаром, вдохновлялась рецептами «шоковой терапии», основанными на идеях апостола рыночной экономики Милтона Фридмана и примененными на практике в Польше министром экономики Бальцеровичем, а до него – в Чили после свержения президента Альенде правительством генерала Пиночета.

Программа Гайдара бросала вызов не только центральной союзной власти, но и отражала намерение ельцинского окружения оборвать «неравноправные» отношения России с остальными республиками, чтобы избавить ее от «обузы» поддержки их из союзного бюджета. Прожив несколько десятилетий в системе, унаследованной от «военного коммунизма», российское общество оказалось брошенным в стихию «военного капитализма».

…Месяц спустя 14 ноября после окончания затянувшегося заседания Госсовета в Ново-Огареве я в роли ответственного за прессу вывел «великолепную семерку» республиканских руководителей к телекамерам. Горбачев, отступив на шаг, предоставил Ельцину отвечать на вопрос, первым заданный журналистами на нескольких языках: «Что будет с Советским Союзом?» Ельцин торжественным тоном объявил: «Договорились, что будет Союз – единое демократическое конфедеративное государство».

Горбачев мог вздохнуть с облегчением, но эта очередная выигранная битва не решала исхода войны. Чуда воскрешения смертельно раненного Союза не произошло. «Сто дней» надежд после провалившегося путча близились к завершению, и на горизонте для него, как для чудом вернувшегося в Париж из заточения на острове Эльба Наполеона, замаячило «Ватерлоо» Беловежской Пущи.

От путча до пущи