Крючков под присмотром охраны фактически в роли заложника летел в том же самолете, которым в Москву возвращался Президент СССР. Его взяли туда из предосторожности, чтобы никому из его подчиненных не пришло в голову довести фарсовый путч до трагедии. По делу ГКЧП арестовали двенадцать человек. Семи членам госкомитета было предъявлено обвинение по пункту «а» статьи 64 Уголовного кодекса РСФСР «Измена Родине с целью захвата власти». Восьмой член ГКЧП Пуго покончил с собой.
Конечно, после того как члены ГКЧП вышли на свободу по амнистии, их версии августовских событий и собственной роли в них существенно изменились. Язов, который в своем письме Горбачеву, отправленном из «Матросской тишины», писал: «Я прошу у Вас прощения. Я осуждаю эту авантюру и до конца дней своих меня будет жечь позор за принесенную Вам, стране и народу обиду», — теперь стал утверждать, что танки в Москву были посланы не для того, чтобы напугать население, а для защиты общественных зданий.
Профессиональный юрист Лукьянов публично давал юридически причесанную версию: «Это не был ни заговор, ни государственный переворот, а попытка спасти закрепленный Конституцией общественный строй».
Самое поразительное превращение получила позиция шефа КГБ Крючкова. На допросе, записанном на видеокамеру и попавшем в руки журнала
В покаянном письме Горбачеву, написанном на Лубянке 25 августа, он признавал, что испытывает стыд за свой поступок, выражал «глубокое уважение Михаилу Сергеевичу» и просил заменить вероятное тюремное заключение домашним арестом. Далее он продолжал: «Когда Вы были вне связи, я думал, как тяжело Вам, Раисе Максимовне, семье, и сам от этого приходил в ужас и отчаяние».
В письме своему преемнику на посту председателя КГБ Бакатину он писал: «Какими бы намерениями ни руководствовались организаторы государственного переворота, они совершили преступление… Осознаю, что своими преступными действиями нанес огромный ущерб своей Отчизне, которой в течение полувека трудовой жизни отдавал себя полностью». После амнистии он вышел на свободу в роли обличителя «предателя Горбачева», который «сознательно предпринимал шаги по разрушению Советского Союза».
Помимо случайно попавших под гусеницы танка трех защитников Белого дома были у путча еще три жертвы «с другой стороны». Застрелился понявший, что ввязался в авантюру, министр внутренних дел, бывший коллега Янаева по комсомольской карьере, латыш Борис Пуго. В своем кабинете в Кремле повесился, во избежание позора ареста и суда, маршал Ахромеев, прошедший и Отечественную войну, и афганскую кампанию. По официальной версии прокуратуры, выбросился из окна своего дома последний управляющий делами ЦК КПСС Н. Е. Кручина.
Путч провалился, но Горбачев не победил. Даже если обвинения в его скрытом пособничестве путчистам, с которыми выступали прежде всего они сами, быстро развеялись, он не мог уклониться от более тяжких обвинений в том, что сам окружил себя «шпаной», по выражению А. Н. Яковлева, и привел ее во власть.
Помимо политического удара Горбачев пережил и семейную драму: в дни заточения в Форосе Раиса Максимовна, узнав о намерении членов ГКЧП представить «медицинское подтверждение недееспособности президента», перенесла микроинсульт и у нее на время была парализована половина тела. Через несколько дней после возвращения в Москву, придя домой вечером, Горбачев застал жену в слезах, сжигавшую сотни писем, написанных ими друг другу за десятилетия совместной жизни. «Я не могу себе представить, что чужие руки и глаза будут шарить в нашей личной жизни», — сказала она мужу.
Михаил Сергеевич и его дочь Ирина, сама врач по специальности, считают, что пережитый стресс ускорил развитие роковой болезни, приведшей к преждевременной смерти Раисы Максимовны несколько лет спустя. Для меня, кстати, это самый убедительный ответ всем, кто во время путча и после него пытался обвинить Горбачева в закулисном манипулировании путчистами.
Вслед за матерью уничтожила свои дневники, которые она вела несколько лет, и Ирина. Если Раиса Максимовна сожгла переписку с мужем после путча коммунистов, Ирина — в предчувствии неминуемой отставки отца и прихода к власти ельцинской команды.
В политическом смысле безусловной жертвой путча стал Советский Союз. Путч перечеркнул последний остававшийся шанс спасти союзное государство, пусть даже под другим названием.
Проблема состояла не только в том, что, освободившись от статуса заложника путчистов, Горбачев оказался де-факто политическим пленником Ельцина, возглавившего сопротивление путчу в Москве и потребовавшего освобождения законного президента. Из-за того что в авантюру ГКЧП оказалась прямо или косвенно вовлечена вся верхушка государственной власти, а также партийное руководство и глава парламента, Президент СССР лишился каких-либо политических инструментов, с помощью которых он мог бы противостоять своему сопернику.