Читаем Последний день СССР. Свидетельство очевидца. Воспоминания помощника президента Советского Союза полностью

Крючков под присмотром охраны фактически в роли заложника летел в том же самолете, которым в Москву возвращался Президент СССР. Его взяли туда из предосторожности, чтобы никому из его подчиненных не пришло в голову довести фарсовый путч до трагедии. По делу ГКЧП арестовали двенадцать человек. Семи членам госкомитета было предъявлено обвинение по пункту «а» статьи 64 Уголовного кодекса РСФСР «Измена Родине с целью захвата власти». Восьмой член ГКЧП Пуго покончил с собой.

Конечно, после того как члены ГКЧП вышли на свободу по амнистии, их версии августовских событий и собственной роли в них существенно изменились. Язов, который в своем письме Горбачеву, отправленном из «Матросской тишины», писал: «Я прошу у Вас прощения. Я осуждаю эту авантюру и до конца дней своих меня будет жечь позор за принесенную Вам, стране и народу обиду», — теперь стал утверждать, что танки в Москву были посланы не для того, чтобы напугать население, а для защиты общественных зданий.

Профессиональный юрист Лукьянов публично давал юридически причесанную версию: «Это не был ни заговор, ни государственный переворот, а попытка спасти закрепленный Конституцией общественный строй».

Самое поразительное превращение получила позиция шефа КГБ Крючкова. На допросе, записанном на видеокамеру и попавшем в руки журнала Spiegel, он признавал свою вину в государственной измене и не исключал, что как военного человека, нарушившего присягу, его приговорят к высшей мере наказания.

В покаянном письме Горбачеву, написанном на Лубянке 25 августа, он признавал, что испытывает стыд за свой поступок, выражал «глубокое уважение Михаилу Сергеевичу» и просил заменить вероятное тюремное заключение домашним арестом. Далее он продолжал: «Когда Вы были вне связи, я думал, как тяжело Вам, Раисе Максимовне, семье, и сам от этого приходил в ужас и отчаяние».

В письме своему преемнику на посту председателя КГБ Бакатину он писал: «Какими бы намерениями ни руководствовались организаторы государственного переворота, они совершили преступление… Осознаю, что своими преступными действиями нанес огромный ущерб своей Отчизне, которой в течение полувека трудовой жизни отдавал себя полностью». После амнистии он вышел на свободу в роли обличителя «предателя Горбачева», который «сознательно предпринимал шаги по разрушению Советского Союза».

Помимо случайно попавших под гусеницы танка трех защитников Белого дома были у путча еще три жертвы «с другой стороны». Застрелился понявший, что ввязался в авантюру, министр внутренних дел, бывший коллега Янаева по комсомольской карьере, латыш Борис Пуго. В своем кабинете в Кремле повесился, во избежание позора ареста и суда, маршал Ахромеев, прошедший и Отечественную войну, и афганскую кампанию. По официальной версии прокуратуры, выбросился из окна своего дома последний управляющий делами ЦК КПСС Н. Е. Кручина.

Путч провалился, но Горбачев не победил. Даже если обвинения в его скрытом пособничестве путчистам, с которыми выступали прежде всего они сами, быстро развеялись, он не мог уклониться от более тяжких обвинений в том, что сам окружил себя «шпаной», по выражению А. Н. Яковлева, и привел ее во власть.

Помимо политического удара Горбачев пережил и семейную драму: в дни заточения в Форосе Раиса Максимовна, узнав о намерении членов ГКЧП представить «медицинское подтверждение недееспособности президента», перенесла микроинсульт и у нее на время была парализована половина тела. Через несколько дней после возвращения в Москву, придя домой вечером, Горбачев застал жену в слезах, сжигавшую сотни писем, написанных ими друг другу за десятилетия совместной жизни. «Я не могу себе представить, что чужие руки и глаза будут шарить в нашей личной жизни», — сказала она мужу.

Михаил Сергеевич и его дочь Ирина, сама врач по специальности, считают, что пережитый стресс ускорил развитие роковой болезни, приведшей к преждевременной смерти Раисы Максимовны несколько лет спустя. Для меня, кстати, это самый убедительный ответ всем, кто во время путча и после него пытался обвинить Горбачева в закулисном манипулировании путчистами.

Вслед за матерью уничтожила свои дневники, которые она вела несколько лет, и Ирина. Если Раиса Максимовна сожгла переписку с мужем после путча коммунистов, Ирина — в предчувствии неминуемой отставки отца и прихода к власти ельцинской команды.

В политическом смысле безусловной жертвой путча стал Советский Союз. Путч перечеркнул последний остававшийся шанс спасти союзное государство, пусть даже под другим названием.

Проблема состояла не только в том, что, освободившись от статуса заложника путчистов, Горбачев оказался де-факто политическим пленником Ельцина, возглавившего сопротивление путчу в Москве и потребовавшего освобождения законного президента. Из-за того что в авантюру ГКЧП оказалась прямо или косвенно вовлечена вся верхушка государственной власти, а также партийное руководство и глава парламента, Президент СССР лишился каких-либо политических инструментов, с помощью которых он мог бы противостоять своему сопернику.

Перейти на страницу:

Все книги серии Свидетель эпохи

Вертикаль. Место встречи изменить нельзя
Вертикаль. Место встречи изменить нельзя

Более полувека в искусстве, четверть века – в политике. Режиссер, сценарист, актер, депутат, доверенное лицо Владимира Путина и глава его предвыборного штаба в 2012 году. А еще Станислав Говорухин – художник (самая знаменитая его картина – та самая черная кошка из фильма «Место встречи изменить нельзя») и философ.В этой книге воспоминания Станислава Говорухина о себе и дорогих ему людях соседствуют с его размышлениями о жизни и кино, жанровыми сценками, даже притчами и частушками. Портреты Владимира Высоцкого и Николая Крючкова, Сергея Бондарчука, Вишневской и Ростроповича – рядом с зарисовками малоизвестных и вовсе безымянных героев. Сталинская и хрущевско-брежневская Россия перемешана с перестроечной и современной.Из этой мозаики постепенно складывается цельный, многогранный, порой противоречивый образ человека, ставшего безусловным символом отечественной культуры, свидетелем ее и творцом.

Станислав Сергеевич Говорухин

Биографии и Мемуары
Вера и жизнь
Вера и жизнь

Мемуары бывшего «церковного Суркова», протоиерея Всеволода Чаплина, до недавнего времени отвечавшего за отношения Русской Православной Церкви с государством и обществом, – откровенный рассказ «церковного бюрократа» о своей службе клирика и внутреннем устройстве церковного организма.Отец Всеволод за двадцать лет прожил вместе с Церковью три эпохи – советскую, «перестроечно»-ельцинскую и современную. На его глазах она менялась, и он принимал самое непосредственное участие в этих изменениях.Из рассказа отца Всеволода вы узнаете:• как и кем управляется церковная структура на самом деле;• почему ему пришлось оставить свой высокий пост;• как Церковь взаимодействует с государством, а государство – с Церковью;• почему теократия – лучший общественный строй для России;• как, сколько и на чем зарабатывают церковные институты и куда тратят заработанное;• почему приходские священники теперь пьют гораздо меньше, чем раньше……и многие другие подробности, доселе неизвестные читателю.Несомненный литературный талант автора позволил объединить в одной книге истинный публицистический накал и веселые церковные байки, размышления о судьбах веры и России (вплоть до радикальных экономических реформ и смены элит) и жанровые приходские сценки, яркие портреты церковных Предстоятелей (включая нынешнего Патриарха) и светских медийных персон, «клир и мiръ».

Всеволод Анатольевич Чаплин

Публицистика

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное