Писатель Даниил Гранин, в эти дни побывавший в опустевших зданиях ЦК партии, написал: «Кровавая история Коммунистической партии оказалась без защитников… Выйти из партии никто не мог. И вдруг она исчезла, растаяла, как мираж. Под ногами валяются обрывки бумаг, папки „для служебного пользования“ — ДСП, „секретно“. Развалины Бастилии, обломки Империи… А ликования не было, было удивление — неужели дожил? Увидел, как эта власть пала, бесшумно рассыпалась. Итак, все разбежались, бросили свою цитадель…» Воистину, как справедливо выразился Рой Медведев, «это был семнадцатый год наоборот».
Попытки Горбачева во время его выступления перед членами российского парламента защитить репутацию «честных» членов партии, которые не должны расплачиваться за грехи своего руководства и подвергнуться расправе, только подогрели страсти в разгоряченном зале и превратили его выступление в публичное унижение.
Председательствовавший на заседании Ельцин получал видимое удовольствие от своего реванша за ту «порку», которой он подвергся с благословения Горбачева на Пленуме ЦК в октябре 1987 года. Чтобы усугубить эффект от унижения своего соперника, он на глазах у всех прямо на трибуне подписал указ, запрещающий деятельность КПСС на территории России в ожидании приговора суда над этой «преступной организацией».
На практике изменение ролей между Ельциным и Горбачевым подтвердилось очень быстро на этапе назначения новых лиц на важные государственные посты. Отныне советский президент должен был согласовывать их с российским, и Ельцин очень быстро дал понять, что так будет и впредь. Без лишних церемоний он потребовал от Горбачева заменить выдвинутых им кандидатов на должности председателя КГБ и министра обороны — Л. В. Шебаршина и М. А. Моисеева — на В. В. Бакатина и Е. И. Шапошникова. Несколько месяцев спустя Шапошников, преемник Язова, на свой лад отблагодарит Ельцина, «сдав» в свою очередь своего Верховного главнокомандующего уже новым путчистам Беловежья.
«Два медведя в одной берлоге»
Если продолжать проводить аналогию с 1917 годом, то, определяя период между сентябрем и декабрем 1991-го, стоит вспомнить о специфической и краткосрочной поре «двоевластия», установившегося в Петрограде вскоре после Февральской революции, когда власть в столице делили между собой Временное правительство и Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов. На этот раз речь шла о не менее двусмысленной ситуации «сожительства» двух президентов — советского и российского, каждый из которых олицетворял проект будущей демократической России. Их общая победа над заговорщиками, казалось, вернула ситуацию в стране к тому состоянию, которое было до путча, однако на самом деле лишь формально.
Поначалу Б. Н. Ельцин и его окружение были готовы удовольствоваться значительным повышением своего престижа и символического веса в продолжавшемся противостоянии с главой союзного государства. Горбачев, со своей стороны, не жалел эпитетов для того, чтобы подчеркнуть решающую роль Ельцина в его собственном политическом (и физическом?) спасении и не упускал случая подчеркнуть, что отныне «дуэт» реформаторов будет трудиться рука об руку. Нельзя к тому же забывать, что в каком-то смысле они «были квиты»: ведь решительное «Нет!» Горбачева путчистам спутало их первоначальные планы, среди которых был арест или другая форма «нейтрализации» российского президента согласно «жесткому» сценарию.
Тем не менее он, не теряя времени и пользуясь отсутствием Ельцина в Москве (после пережитых в августе стрессов российский президент, чтобы «расслабиться», уединился на курорте в Сочи), начал «штопать» свое официальное президентское облачение, в клочья разорванное августовским путчем.
Освободившись от давления со стороны консерваторов, Горбачев вернул в свое ближайшее окружение тех, с кем на время расстался в период своего виража вправо в конце 1990 года — Яковлева, Бакатина, Медведева. Позже пост министра иностранных дел вновь согласился занять Эдуард Шеварднадзе, объявивший в свое время об уходе в отставку из-за «грозящей стране диктатуры». Видимо, президент заново открыл для себя ценность истины, гласящей, что опереться можно лишь на то, что сопротивляется.
В первые дни сентября Горбачев предложил и мне войти в президентскую команду в качестве помощника и пресс-секретаря. Так мне выпал уникальный шанс принять участие в отчаянных попытках Горбачева спасти союзное государство и сопровождать президента на последних этапах восхождения на Голгофу, завершившегося его отставкой.
Оправившись от «контузии» путча, он вновь излучал энергию и оптимизм и, казалось, вернул себе способность творить политические чудеса. Даже враждебно настроенные к нему до путча депутаты Верховного Совета после пережитых потрясений были готовы слушаться шефа, предлагавшего им конкретные меры по спасению страны от хаоса, в котором она чуть было не оказалась.