– Простите. Сам не знаю, как это произошло. За легинсы я, конечно же, заплачу.
А потом сунул белокурой продавщице в руку двадцатку и десятку, гораздо больше, чем стоили брюки, и взял их у нее. Она покачала головой, не сводя с нас глаз, ее рот сжался в тонкую, мрачную линию.
Мы зашагали обратно по пустынной парковке. Солнце поднялось в небе высоко-высоко, и над асфальтом от жары будто мерцало марево. Подойдя к машине, я сказал:
– Садись, пожалуйста, и пристегни ремень.
Лорен молча повиновалась.
Я включил кондиционер, позволив ему высушить пот с моего лба и немного меня успокоить. А когда наконец поверил, что опять могу говорить, сказал:
– Ты, наверное, долго к этому готовилась. Дай мне маркер.
– Я оставила его в магазине, – ответила Лорен.
– Нет, он у тебя.
Она вытащила из носочка маркер и протянула мне. Потом молча заплакала. Мне стало больно, в сердце будто вонзили шампур.
– Тебе надо преподать урок, ты должна понять, что твои действия влекут за собой последствия, – сказал я.
Спина Лорен ритмично поднималась и опускалась от безудержных рыданий. По лицу непрекращающимся потоком текли слезы.
– Прошу тебя, – сказала она, – не надо меня отсылать.
Я сделал глубокий вдох и сказал:
– Шесть месяцев. Тебе полгода нельзя возвращаться домой.
Лорен застонала. От этого безотрадного звука мне самому на глаза навернулись слезы.
– Это ради твоего же блага, – сказал ей я, – мне больно ничуть не меньше тебя. Я всегда пытался растить тебя правильно, но теперь вижу, что у меня ничего не получилось. Ты портишь имущество и беззастенчиво врешь. И поэтому должна понять, что подобные фокусы недопустимы. А если бы та женщина тебе поверила?
Последующее расставание оказалось настолько мучительным, что я постарался исторгнуть его из памяти. Мы о нем не говорим. За те месяцы прилетавшие по утрам птицы стали для меня еще большим утешением. Мне обязательно нужно было дарить кому-то любовь.
Когда этот мрачный период завершился и Лорен возвратилась домой, я предпринял меры предосторожности. Теперь всегда закрываю на три замка дверь и запираю шкафчик с ноутбуком. А еще пересчитываю маркеры перед тем, как их спрятать. Это нелегко, но я все же обеспечиваю ей безопасность.
После этого Лорен, похоже, переменилась. Осталась все такой же громогласной, но как-то опустошилась и стала напоминать характером гораздо более юную девочку. Я подумал, что дочь усвоила урок.
Этим вечером я очень расстроен и поэтому готовлю себе горячий шоколад с мятой.
Напиток мне нравится готовить медленно, перемешивая шоколад и размышляя. Предаваясь этому самому занятию, я сую в карман руку – у меня есть такая привычка, когда задумываюсь, – и мои пальцы нащупывают клочок бумаги. Я вытаскиваю его и вздрагиваю.
Так, это очень жестокая, страшная шутка. Если на свете и есть кто-нибудь, кто точно не мог этого сделать, то это Мамочка. Ее больше нет.
Я рву список и бросаю его в помойку. Теперь мне не поможет даже горячий шоколад с мятой.
Лорен