Последний дом на Никчемной улице

Когда я была на полпути к двери, он схватил меня за волосы. Поскольку мне было лучше умереть, нежели возвращаться обратно в этот морозильник, настрой у меня был самый решительный. Но вместо этого произошло что-то еще. Меня не стало. Уж каким образом, мне неведомо. В мозгу будто образовалась глубокая воронка, в которую меня затянуло. Из пустоты появилась ты и вышла вперед. Я могла тебя видеть и чувствовать, что ты делаешь. И в то же время слышала все, что говорил он. Но это было примерно то же, что смотреть телевизор. Ты существовала наяву. Урчала и садилась к нему на колени, каждый раз принося успокоение. Тебя породила тьма, чтобы меня спасти.

– Нет, – звучит мой ответ, – я помню, как появилась на свет. Все было совсем по-другому.

– Да знаю я эту историю, – возражает Лорен, – твои воспоминания у меня как на ладони. Или по крайней мере то, что ты таковыми считаешь. Кошка-мама родила тебя в канаве…

– Ну да, – отвечаю я, чувствуя облегчение от знакомых слов.

– В действительности этого никогда не было, – говорит Лорен, – разум очень хитер и, когда жизнь становится слишком уж невыносимой, умеет подсовывать версии, которые ты в состоянии принять. И если человек называет тебя котенком, но при этом держит взаперти, почему бы мозгу не подбросить мысль о том, что ты и в самом деле котенок. Он вполне способен придумать историю твоего спасения в грозовую ночь. Только вот на деле ты родилась не в лесу, а во мне.

– Нет-нет, все это было на самом деле, – отвечаю я, – а как же иначе? Мои мертвые кошечки-сестрички, дождь…

– В определенном смысле оно и правда так и было, – печально произносит она, – в лесу действительно похоронены котята. Их закопал там Тед.

Я думаю о земле, которая прилипает к его ботинкам, когда он порой возвращается ночью из леса. Исходящий от него дух костей. Мне словно не хватает воздуха, хотя я как можно шире открываю ротик, дабы сделать вдох. Правда давит всей своей тяжестью, оставляя отпечатки в мозгу. Лорен гладит меня и что-то нашептывает, пока в моих ушах не перестает гулко барабанить кровь.

– А почему ты все время делала вид, что сидишь в морозильнике?

– Знала, что ты все равно мне не поверишь, – отвечает она, – надо было найти способ продемонстрировать тебе, что в действительности мы с тобой единое существо.

– О боже… – беспомощно говорю я. – Ты только что назвала меня своей психологической проблемой.

– Не расстраивайся, – произносит она, – после твоего появления все стало чуточку лучше. Он стал периодически выпускать тебя и кормить. Ты превратилась в его домашнего питомца и научилась его успокаивать. Да и морозильник тебе нравится, потому как в нем ты чувствуешь себя в безопасности. И чем больше даешь ему счастья, тем добрее он к нам с тобой относится. Не использует больше ни уксуса, ни кипятка. Отправляет меня спать и зовет тебя.

– Благодаря моим усилиям нам с тобой здесь хоть как-то можно существовать, – говорю я, – мы позволяем ему себя гладить.

– Ты действительно сделала все, чтобы мы выжили, – говорит Лорен, и по моему мозгу разливается теплота, – я обнимаю тебя, ты чувствуешь?

– Да, – отвечаю я.

У меня действительно такое ощущение, будто кто-то заключил мое тельце в любящие объятия. Мы немного так сидим, прижимаясь друг к дружке.

Тед в гостиной стонет.

– Он скоро явится сюда, – говорит она, – мне пора. Я постараюсь скоро вернуться.

Она слегка касается меня, дабы утешить, и добавляет:

– Ты открыла между нами дверь, Оливия. Теперь все будет по-другому.

А потом уходит.

Раньше я все время проводила в ожидании, желая, чтобы как можно быстрее пришел Тед. Но теперь хочу только одного – чтобы его вообще больше не стало.

Меня одолевают странные чувства, ведь хотя ситуация поистине ужасна, мне нравится, что рядом со мной Лорен. С ней так забавно говорить. Мы разговариваем, играем или просто вместе сидим. И это действительно здорово – примерно то же, словно на моей подстилке обосновалась еще одна киска. Полагаю, что Лорен такова и есть – может создавать ощущение, будто обнимает меня или гладит, хотя в действительности это происходит только в голове. Когда звучит музыка, она совершенно не в состоянии пользоваться своим телом. По ее собственным словам, примерно то же ты чувствуешь, когда тебя связывают, но не затыкают кляпом рот, и ее сухой тон, которым она лишь констатирует факт, повергает меня в дрожь, потому как голос у нее совсем юный, а о подобных вещах лучше не знать никому.

Вечером мы на пару сворачиваемся калачиком на диване в погруженном во мрак доме. Снаружи в лунном свете растопыривают пальцы деревья. Веревочка сегодня тускло-черная, незримая на фоне ночи. Тед наверху отключился намертво. Мы тихонько перешептываемся.

– Если бы я по-прежнему чувствовала ноги, мы могли бы бежать, – говорит Лорен, – просто бежать, и все.

– А ты меня видишь? – спрашиваю я.

– Нет, но хотелось бы. Я не прочь узнать, как ты выглядишь.

Тед позаботился о том, чтобы в доме не осталось ни одной отражающей поверхности.