— Решим в рабочем порядке, — равнодушно произнёс генеральный директор "Грёз", — а пока наливай! Ты дела ещё не сдал, так что командуй. Бар-то без меня не опустошил?
На следующий же день Костомаров отправился в Творческий Центр. Там всё было по-прежнему — изменилась только Лидия Терешева. Её фигура заметно округлилась, словно набухающая почка, из которой должен проклюнуться клейкий зелёный листочек, и в глазах появилось выражение ожидания — женщина как будто прислушивалась к зародившейся в ней новой жизни.
Вадим долго мялся, не зная с чего начать.
— Мне очень жаль, — выдавил он наконец, — что всё так получилось…
— А мне нет, — спокойно ответила Терешева и тут же поправилась: — То есть жаль, конечно, что мне придётся оставить интересную работу, но у меня будет ребёнок. Я считаю, что женщина должна быть матерью. Если она не могла родить, ей не повезло, а если могла и не родила — она совершила ошибку. Есть непреложные законы природы, которые нельзя нарушать. Иначе за это придётся платить — дорого.
Костомарову очень хотелось задать Лидии мучавший его извечный мужской вопрос "Это мой ребёнок?", но он никак не мог решиться, промямлив вместо этого, что место за ней сохранится, "пока возьмём кого-нибудь временно", и что фирма высоко ценит её заслуги.
Лидия слушала его с лёгкой полуулыбкой, но когда Вадим намекнул, что он мог бы приплачивать ей и сверх положенного по закону, покачала головой.
— Этого не надо. И не мучайтесь — я же всё вижу. В первую очередь это мой ребёнок, мой, и я его выращу и воспитаю. А милостыня — нет, Вадим Петрович. Я сама всё решила, и сама всё сделаю. А за ваше намерение сохранить за мной это место — спасибо.
Разговора так и не получилось, и раздосадованный Вадим, побеседовав минут десять с Доржиевым, уехал.
"И чего ей надо? — думал он, рассеяно перепуская через взгляд катившийся навстречу машине лес, раскрашенный в осенние тона. — Выйти за меня замуж? Так могла бы прямо сказать, чёрт бы её побрал, или хотя бы намекнуть — твой это ребёнок, твой! Или… не могла? Прямо мелодрама какая-то мексиканская…". А потом он вдруг вспомнил рассуждения героя романа Джека Лондона "Время-не-ждёт": "У меня сейчас тридцать миллионов, а впереди или сто миллионов, или ноль. А что от этого изменится? Деньги не могут принести мне её любовь". "А ведь он прав, — мысленно согласился с лихим золотоискателем Костомаров, — можно купить тело, умелое и роскошное, как у Дианы, а вот насчёт души — уже сложнее… Деньги… Вон они, золотые монеты-листья, опадающие с деревьев в ожидании первого снега, который их навеки похоронит…". И удивился: откуда взялись у него, у прожжённого циника, мысли, присущие разве что какому-нибудь сопливому юнцу-романтику, но никак не солидному бизнесмену?
"Романтики… Один из последних романтиков по имени Андрюха Северцев лежит на кладбище — я так и не был ни на его похоронах, ни на могиле, хотя и собирался. Как он тогда смотрел на меня в зале… А я ещё сказал ему: "Увенчай себя лаврами, и тогда мы с тобой поговорим на равных". Вот он и пыжился — плёл себе лавровый венок, а сплёл жестяной. Или не плёл, а просто делал то, что должен был делать, для чего он и явился в этот мир, такой прекрасный и такой несовершенный? Выполнял миссию, как это делали Высоцкий и другие гении? Страшная штука этот наш "КК"… Нельзя до срока лезть, куда не просят, — это чревато. А может, срок уже пришёл, только люди об этом ещё не знают? Ну и разволокло же тебя, Повелитель Муз, — так и свихнуться недолго!".
— Найди какую-нибудь музычку, — бросил он телохранителю, молчаливым истуканом восседавшему рядом с водителем. Тот послушно взялся за настройку — в салоне забулькал псевдоголос какой-то эстрадной "звезды", шепчущей что-то невразумительно-половое.
"Нет, — подумал Костомаров, — это не Рио-де-Жанейро, это гораздо хуже! Куда этой мути до творений Андрея! Интересно, а мог бы я сочинять не хуже Северцева? Когда-то мог, и причём без всяких психотропов… Тьфу, бред, — оборвал он сам себя, — вот только принять дозу "КК" мне и не хватало! Неужели я, Вадим Петрович Костомаров, достигший в жизни всего, завидую Андрюхе, этому бедолаге, не сдохшему под забором только лишь потому, что я подобрал его и взял к себе, чтобы… Чтобы он сжёг себя нашим дьявольским зельем, а я заработал на нём миллионы? А ведь он наверняка что-то сообразил — не зря выклянчивал чай у этой влюблённой в него дуры! Да, Андрей догадался, что это за чаёк, и всё-таки он… Он будил! — пронеслось вдруг в сознании Вадима. — Будил! И похоже, кое-кого ему разбудить удалось…".
— Заткни эту бодягу, а то зубы сводит, — поморщился генеральный директор "Грёз".
За тонированными стёклами "мерседеса" темнело — дни становились всё короче.
Дел было много. Разогнанная и налаженная машина бизнеса мчалась вперёд, однако время от времени нужно было вмешиваться в её работу, чтобы это движение оставалось поступательным, равномерным и прямолинейным. День складывался из множества мелочей, каждая из которых требовала внимания.