Последний герой нашего времени

Милитар поперхнулся своим виски и бестолково закрутил головой, не понимая, что происходит; один из дремавших проснулся и растеряно хлопал глазами, ещё не перейдя грань между сном и явью; освещение в салоне мигнуло и погасло.

Суперсоник завалился набок. Вспыхнуло аварийное освещение, скудное и зловещее, и Ханна увидела, как стюардесса, четверть часа назад подававшая ей вино, упала в пустое переднее кресло, беспомощно и жалко сверкнув коленками, выскочившими из-под её синей форменной юбки; что-то неразборчивое прохрипела бортовая трансляция и умолкла, как будто испустила последний вздох. Стратоплан падал камнем, брошенным в пропасть.

И тогда Хэннеси Делюкс стало страшно — так страшно, как никогда в жизни. Это был не страх даже, а ужас: тёмный пещерный ужас перед небытиём, неотвратимо надвигавшимся на маленькую слабую женщину, привыкшую считать себя повелительницей всего и вся. Она хотела закричать — и не закричать даже, а завизжать на одной ноте, тонко и пронзительно, — но подкатившая к горлу тошнота, выжимаемая из желудка стремительным падением, забила ей дыхание.

Самолёт падал. Экипаж боролся, пытаясь превратить его беспорядочное падение в управляемое планирование — краем глаза Хэннеси видела, как шевелятся крылья, изменяя стреловидность и силясь уцепиться за сгущавшийся воздух. Пару раз взрыкивали двигатели, возвращаясь к жизни, выравнивая стратоплан и давая обезумевшим людям искру надежды, но тут же замолкали снова, и погребальная тишина наотмашь била по нервам пассажиров.

А Хэннеси Делюкс, обезумев от ужаса, где-то в глубине сознания не могла поверить, что всё это происходит с ней, и что это не спецэффект очередного блокбастера-катастрофы. Корка бесчувствия, наросшая на душах людей двадцать первого века, привыкших видеть на экранах затейливо раскрашенные чужие муки и чужую смерть, сопротивлялась очевидному: это может случиться с тобой самим, и это будет совсем не так приятно и зрелищно, особенно если ты сам будешь исполнять главную роль в этом реалти-шоу — роль жертвы. И Хэннеси не могла поверить, что через какие-то минуты её роскошное и ухоженное тело, над которым заботливо трудились визажисты и косметологи, медики и специалисты по шейпингу, вот так вот просто возьмёт и разлетится вдруг мелкими кровавыми брызгами, сгорит в жарком огне взрыва и растворится в океане, миллионы лет равнодушно катящем свои волны.

За дымчатым стеклом иллюминатора мелькнула водная гладь, подсвеченная лучами восходящего солнца. Стратоплан пробил редкие облака и приближался к поверхности воды: четырнадцать миль — это, оказывается, не так уж много.

Двигатели снова взревели. Пилоты всё-таки сумели перевести стратоплан в пологое планирование, дали реверс и выпустили закрылки, гася скорость воздушного лайнера. Вода, взлохмаченная белыми гребнями волн, приближалась, но Хэннеси этого уже не видела, уйдя в спасительное беспамятство.

А потом был удар.

* * *

В уши заползал вкрадчивый и монотонный шуршащий шум.

По лицу плавал тёплый пятнистый свет, лаская кожу невесомыми прикосновениями.

"Я жива? — тихо прошептала острожная мысль, вылезшая из потайных закоулков ещё сонного сознания. — Или это уже загробный мир? А где же тогда ангелы?".

Она лежала на чём-то мягком — Хэннеси чувствовала это мягкое затылком и шеей, всего своего тела она почему-то не ощущала. "Неужели от меня осталась одна голова?".

Эта мысль пронзила её горячей острой иглой, и женщина поспешно открыла глаза, с трудом разомкнув непослушные вялые веки. Над её головой шевелились зелёные глянцевые листья, широкие и продолговатые. В них путались солнечные лучи, силясь пробраться сквозь преграду; когда это им удавалось, они радостно вспыхивали, рассыпаясь яркими золотыми брызгами.

Возвращалось ощущение тела — кажется, все его составные части были на месте, — и Ханна поняла, что она лежит, укрытая чем-то вроде одеяла, но вот где — это было пока не ясно. Она попыталась приподнять голову и услышала:

— Как вы себя чувствуете, леди?