Смотреть сейчас на мать было больно. Юноша помнил, как отчаянно она боролась за свою жизнь, знал, как она жаждала вестей с Земли, как мечтала увидеть хоть одно человеческое лицо перед смертью. И вот она дождалась, причем раньше, чем планировала, но в ее глазах — пустота, ни намека на радость. Холод, логика, расчет, сталь — что угодно, только не радость.
Промелькнула мысль, которая в последнее время все чаще терзала Романа: «Как же дорого ей пришлось заплатить за мою жизнь! Как же дорого…»
Молодой человек постарался выбросить из головы эти болезненные мысли. Он знал, что матери это не понравится. Вернее, это не понравится той Валерии, которой она стала сейчас. Он чувствовал, еще немного — и ее не станет вовсе. Она попросту растворится в этой расе, станет ее частью. Что в этом случае произойдет с ним самим, Роман не знал.
Раньше он был волен думать, как и когда ему хочется, и мысли свои он мог озвучивать без колебаний. Раньше мама не только позволяла собственные мысли, но и поощряла их. Вопросы, размышления, выводы — всем она просила делиться с ней. И он делился. Делился охотно и жадно, и слушал все, что она говорила ему по поводу тех или иных его умозаключений. Эти беседы с каждым днем делали из Романа существо, все больше и больше напоминающее человека. Но в то же время сама Валерия — женщина, подарившая ему новую жизнь, та, кого он называл матерью — с каждым месяцем на человека походила все меньше.
Стоило ли платить такую цену за его жизнь? Стоило ли так упорно очеловечивать его, чтобы впоследствии оставить на этом корабле одного? Сейчас, когда Роман уже полностью осознавал себя и свое место в мире, он мог однозначно ответить, что да, стоило. Он даже понимал, что это очень эгоистично с его стороны — считать, что его жизнь стоила того, чтобы Валерия пожертвовала своей. Он не мог думать иначе, он был почти человеком. Он испытывал все те же чувства, которые должен испытывать настоящий человек, раз за разом примерял на себя качества, которые свойственны только людям. И одним из таких качеств, роднившим его с людьми, был эгоизм.
Он знал, что рожден из пробирки, знал, что должен был умереть, и даже помнил, что делали с ним ваэрры. И, когда его тело вновь собрали воедино, именно это знание помогло ему почувствовать себя полноценной личностью — знание и, разумеется, работа Валерии. Да, безусловно, без ее влияния, без ее работы над ним, без ее «уроков жизни и чувств» он не смог бы понять, кто он есть на самом деле. Как же он был благодарен ей за эти уроки, как же он страдал от того, что они практически прекратились.
Все это время Роман ни о чем не сожалел. Он радовался возможности жить, радовался вниманию матери. Огорчала его лишь одна мысль — он так и не смог стать для нее тем, кого она хотела видеть рядом с собой. Однако со временем и эта горечь стала улетучиваться. Какая разница теперь, что чувствует его мать, если она с каждым днем все больше отдаляется от него? Еще немного — и она сломается. Еще немного — и ему придется…
Последнюю мысль он додумывать отказался. Не сегодня, не сейчас. Он подумает об этом позже. Он примет окончательное решение, когда матери не станет. А пока она все еще рядом. Она еще борется. Все еще…
А ведь Валерия боролась очень долго. Роман не был уверен в том, что любое другое человеческое существо смогло бы продержаться под натиском ваэрров столько лет. А она продержалась. Более того, она успела воспитать из Романа полноценного человека. Почти человека. Сам себя Роман к людям отнести не мог, поскольку знал, что лишен тех врожденных пороков, которые свойственны всем им. Это ему объяснила Валерия.
— В тебе нет ни алчности, — часто повторяла она, — ни зависти, ни корысти, ни ревности, ни других человеческих пороков. Ты рожден в изоляции от социума, а потому не подвержен его влиянию. Ты рожден чистым, ничем не запятнанным листом бумаги. Ты холст, на котором я напишу свою картину мира. Ты тот, кто продолжит меня. Ты мой сын, Роман, никогда не забывай об этом…
Так она говорила, когда была еще собой. И каждый раз эти слова заставляли его задуматься: может, быть порочным, быть грешным, делать ошибки — это и значит быть человеком? Несколько раз он задавал этот вопрос матери, но та лишь головой качала:
— Воля, только наличие воли делает человека тем, кто он есть, — отвечала она, но объяснять смысл своих слов не спешила.