Последний Рюрикович

Неясным для Ивашки оставалось только одно — куда девался Митрич. Однако иезуит в ответ на расспросы пояснил, что у Митрича сильно заболел сын Никитка, и они поехали ажно в Москву, дабы полечить его у лучших лекарей.

— А что ж дедушка Синеус? — попытался было расспрашивать мальчик далее, но в ответ услышал полную всяких иноземных слов тираду о непригодности лекарских познаний несомненно имеющего дело с бесовской силой колдуна и о том, что он в состоянии помочь лишь в очень легких случаях, как это было с Ивашкиной простудой, да и то, излечив тело, колдун при этом непременно губит душу больного. Другое дело — московские лекари. Уж они-то, вооружась божьим словом и молитвами праведников, излечивают от всего-всего, причем в самые короткие сроки.

— А как же царевич? — перебил его Ивашка. — Почто ж они его не излечили?

— А откуда тебе ведомо, что он болен? — изумленно уставился иезуит на сболтнувшего лишнее и сразу же понявшего это мальчика.

Впрочем, Симон сам помог выйти ему из затруднительного положения.

— Никак холоп мой поведал? — пытливо посмотрел он в Ивашкины глаза, но тот молчал, не зная, что и сказать.

— Однако же многовато он болтал, а мне все молчуном представлялся, — пробормотал задумчиво иезуит. — Впрочем, ладно. Я его прощаю. — И, вспомнив, где сейчас лежит Митрич, добавил: — Прощаю и вовсе на него не сержусь.

Ночью Ивашка еще раз вспомнил негодование Симона по поводу лекарских познаний Синеуса и подумал:

«Как же так? А меня он вылечил и душу не загубил. Да и не может он никому ее загубить — он же хороший. А может, загубил, — подумалось отчего-то, — да только я сам того не ведаю?»

Он потрогал голову, затем грудь и даже помял на всякий случай впалый живот. Нигде ничего не болело.

«Стало быть, не загубил», — успокоился Ивашка и заснул.

Наутро они поехали к Синеусу. Радость встречи с мальчиком вскоре после отъезда лекаря у старика прошла. Причиной был визит попадьи, которая, не пожелав прийти сама, прислала вместо себя некую Агафью, которая согласилась навестить колдуна, очевидно, желая самолично ошарашить его рассказом о событиях, которые творятся сейчас в Угличе. Однако «старый ведьмак», как она окрестила его в сердцах за абсолютное равнодушие к услышанному, встрепенулся лишь раз:

— Так что там, говоришь, с Никиткой у нее стряслось?

— Да не с Никиткой. Чем слухаешь-то? Со старшеньким Митрофаном. Хозяин мужика ентого бородатого, коий дите свое на воспитание оставил, заезжал на днях, чтоб Никитку забрать, и заразу каку поди занес.

— Погодь, погодь. Не тарахти, — осадил ее Синеус. — Откель зараза-то взялась на ем?

— Дак я и обсказываю, что мужик ентот больной шибко, да с мальцом своим проститься хотел. Вот и поехамши он, а боярин ентот у постели евоной был. Поди, там и прицепилась к нему зараза та. А то ж с чегой-то с Митрофаном така хвароба стряслась, аккурат через два дни на третий?

— А что ж Никитка-то, приехал? — вновь перебил ее старик.

— Да нетути его покамест. Видать, тяжко захворал родитель евоный. А боярин вишь какой простецкий. Сам за сыночком съездил — дай бог ему здоровья. А попадья-то вся испереживалась, а я ей и реку…

— Не трещи, угомонись, — остановил ее в задумчивости Синеус. — Погодь-ка тут, на пороге. — Он нырнул внутрь и буквально через минуту снова появился в дверях.

Впрочем, женщина и не порывалась зайти в избушку, опасаясь увидеть там нечистую силу, с которой, по слухам, знался колдун и даже советовался с ней в сложных случаях, когда не знал, какое лучше лекарство применить.

И хотя, судя по всему, нечистая сила, помогающая Синеусу в лечении, была почему-то весьма снисходительна к жителям деревни и к их домашнему скоту, неуклонно способствуя их выздоровлению, встречаться с ней Агафье не очень-то хотелось. А уж когда она услышала приглушенные детские голоса, то и вовсе отошла от избушки на несколько саженей и, решив, что такое расстояние будет безопасным — все же день на дворе, и солнышко светит вовсю, неподходящее время для сатаны, дабы гнаться за честной доброй христианкой, — дожидалась там.

Синеус, слегка удивившись ее внезапному отступлению и упорному нежеланию подойти, спустился к ней сам и, вручив травы, детально обсказал, как их настаивать да когда и по сколько давать больному. Агафья слушала невнимательно, все время поглядывала через стариковское плечо на дверь избы, явно опасаясь, что оттуда кто-нибудь выскочит.

Наконец она умчалась, предвкушая, как напугает соседок, таких же сплетниц, как она сама. В воображении ей уже мерещились не только голоса, но и облик юных бесенят с маленькими рожками и копытцами. А судя по ее рассказу, каковым она и вправду сильно напугала односельчан, даже травы для лечения Митрофанушки, сына попадьи, давал не сам Синеус, а один из чертенят, озорно улыбаясь при этом и показывая клыки.