Последний сейм Речи Посполитой

— Если конвой не даст себя провести, то винтовки сделают свое дело, — нянчиться с ними не стану. Привал у них будет как раз в Мерече, в будущую среду — девятнадцатого августа. Мне это открыл под строжайшим секретом мой друг закадычный, Иванов. Бедный офицеришка плакал у меня на груди с горя, что приходится ему покидать свою «душеньку», так как он получил приказ повести транспорт из Мереча дальше. Кобылий сын! Два дня якшался я с ним запанибрата и пил, как с равным, а все на собственные дукаты. Так мы слюбились, что он меня все уговаривал пойти на службу к царице. Даже спрыснули, как полагается, будущее братство по оружию. Нынче вечером условились опять встретиться, а расходы-то немалые. У меня есть подозрение, что из Гродно он тоже уведет немало навербованного народа. Что-то он мне на этот счет намекал.

— Значит, и конвой увеличат. Предупреждаю, что все перевозы через Неман, до самого Ковно, окружены казаками. Броды тоже охраняются, а на крупнейших почтовых станциях стоят целые гарнизоны.

— Лучше чересчур много не предвидеть. Обстоятельства на месте укажут лучше всего, как действовать. Не рассказывайте только, сударь, об этом Дзялынскому, а то, как начнет взвешивать да рассчитывать, подходящий-то случай и убежит. Это дело мы можем обтяпать без него. Узнает, когда дело будет уже сделано.

Заремба охотно согласился на это, так как жилка авантюризма взяла верх над должной осторожностью и увлекла его.

За обедом оба набросали вчерне план действий, посвящая в него и Сташека. Он напрашивался все разведать про гвардейские пастбища и сговориться с людьми. Оба согласились, так как никто не справился бы с этим делом лучше, чем он. Просил он только пощедрее раскошелиться на угощенье.

Разговор перешел на текущие дела. Заремба спросил о Гласко.

— Был в Хойниках у Прозора, должен вернуться со дня на день. Начальник беспокоится, да и мне было бы на руку, чтоб он был при мне. Мужчина он храбрый и предусмотрительный.

— Я пошлю сегодня Кацпера осмотреть окрестности Мереча. Ну а если вам вдруг не удастся? — спросил Заремба, хмурясь от одного предположения.

— Тогда дайте отцу Серафиму на обедню и помолитесь за мою душу, — пошутил Качановский.

— Дозвольте сказать, — вставил Сташек серьезным тоном, — нам помирать некогда, пускай это делают кто познатнее.

Заремба ушел, взволнованный этим рискованным проектом, и, если бы не возложенное на него дело и чувство дисциплины по отношению к начальнику, он с удовольствием принял бы сам участие в этой вылазке. Душа его рвалась к военным схваткам и приключениям. Гродно успел надоесть ему до смерти, а двойственная напряженная жизнь, которую ему приходилось вести, истощала его силы. Он буквально задыхался в этой атмосфере, проникнутой низостью и подлостью. Тысячу раз хотел он заклеймить подлецов, но должен был молчать и сдерживать благородное негодование. Вынужден был надеть на себя маску и быть равнодушным или, что ему было еще труднее, таким же, каким было большинство из высшего общества. Временами он чувствовал отвращение даже к самому себе. И в придачу к этим мукам образ Изы мучил его, как терновый шип, бередящий беспрерывно рану. Он не любил ее, но не мог еще забыть, что когда-то любил. Когда он думал о ней, сердце его затопляло презрение, но когда она появлялась перед ним, он бледнел, и звук ее голоса струил в его душу сладкий яд. Он убегал от нее, но в то же время посещал все ассамблеи и увеселения и там убеждался, как сильно жаждет он видеть ее, хотя бы только ее стройную фигуру. Знал цену ее сердцу и душе и все-таки тосковал по ней. И с жгучей завистью подумал о Качановском:

«Этот в трактирной девке увидит Венеру и найдет наслаждение в любом приключении».

— А я вас как раз ищу, пан поручик, — услышал он над самым своим ухом голос Клоце.

— А что случилось?

Он неохотно подал ему руку.

— Ничего особенного. У меня только есть поручение — свезти вас на обед к Сиверсу. Мотивы сообщит вам пан кастелян.

— Чересчур высокий порог для моих скромных ног. К тому же я уже обедал.

— Тем лучше. Туда так много тянется всегда народу, что нередко встают голодными из-за стола. Посол все скупее расходуется на угощение посетителей.

— Вероятно, они ему уже мало нужны! — буркнул Заремба, садясь в высокий кабриолет.

По дороге Клоце, считая его не только племянником кастеляна, но и очень близким ему человеком, разоткровенничался с ним о неприятностях, которые им доставляет камергер, не желающий слышать о разводе или хотя бы о раздельном жительстве с Изой.