Последний секрет

– Сон позволяет нам снова задать начальные условия. В ранней фазе парадоксального сна мы видим образы, нас посещают идеи. Одновременно происходит освобождение от всего, что пыталось на нас повлиять на протяжении дня. В России в периоды сталинских чисток самой распространенной была пытка лишением сна. Без снов мы теряем всю интеллектуальную силу. Даже гомеровский Одиссей внимает советам Афины во сне. Компьютерам сны не снятся, они только и делают, что накапливают знания, не возвращаясь к начальным условиям. В них вшита система мышления, действующая путем накопления, а не отбора.

«Теперь все меняется. Похоже, лаборатории создали искусственное самосознание».

– Пока ученые не изобретут компьютеры, способные видеть сны, человек всегда будет находить способ брать верх над машиной.

Он обвел рукой картины Сальвадора Дали на стенах.

– Какой компьютер смог бы это нарисовать?

«Для Дали человеческий ум сформирован не только снами, но и способностью к безумию».

Нейропсихиатр поощрил больного развить эту мысль:

«К безумию и даже к глупости. Чтобы приблизиться к нам, компьютеры должны обрести умение совершать… глупости. Вчера я обсуждал это с Афиной. Она говорила, что отдает себе отчет – компьютеры будут пугать людей, пока будут претендовать на совершенство. Отсюда ее предложение создать вместо искусственного интеллекта искусственную глупость».

Нейропсихиатр поправил на носу роговые очки:

– Искусственную глупость?

«Я предвижу будущее, в котором у компьютеров будет не только их собственное, не запрограммированное заранее человеком самосознание, но и движения души, сугубо информационная чувствительность. В будущем будут психотерапевты, специализирующиеся на утешении компьютеров, пытающиеся понять их неврозы. Короче, мне видится будущее, в котором компьютеры смогут сходить с ума и создавать произведения, равные творениям Дали».

Чьи это речи – Афины или U-lis’а? В такую даль Жан-Луи Мартена еще не заносило.

– Жаль, – сказал нейропсихиатр, – но лично я придерживаюсь мнения, что человеческий мозг никогда нельзя будет превзойти. У информатики всегда останутся ограничения. Компьютеры нас не спасут. Они не станут нашими продолжателями в деле эволюции самосознания.

После этого Жан-Луи Мартен снова отправил свою мысль вдаль по волнам информационных сетей, отлавливая по закоулкам университетов и лабораторий результаты последних исследований, которые произвели бы впечатление на его наставника.

56

Она все сильнее лупит по стеклу.

– Эй, Никто! Никто!

Свет загорается, экран тоже.

«Решили, наконец, поговорить?»

– Я поняла, кто вы. Вы – компьютер. Поэтому говорите со мной с монитора. На самом деле вас не существует. Вы всего лишь машина, повторяющая запрограммированные слова.

«Нет».

– Тогда покажитесь. Если вы не чудовище, стесняющееся передо мной предстать. Уверена, вы не человек, потому и фразы у вас нечеловеческие. Вы думаете, как машина.

Лучшая оборона – наступление. Даже запертая в изолированной от звуков комнате, лицом к лицу с компьютером, она не забывает, что схватились два думающих ума. Какой бы пропащей ни была ситуация, она не намерена складывать оружие.

– Вы – машина. Доказательство налицо: будь вы мужчиной, вы бы не остались равнодушны к моим прелестям.

Говоря это, она наклоняется, чтобы камера могла заглянуть в декольте, углубленное бюстгальтером.

Посмотрим, как он прореагирует на седьмую мотивацию.

«Вы действительно очень красивы».

Вот он и начал оправдываться. Боится, наверное, что его примут за Deep Blue IV.

– Вы – жалкая куча железок с твердыми дисками, материнскими платами и транзисторами внутри. У кремня не бывает либидо!

«Я мужчина».

– Вы – Никто. Вы сами так назвались.

«Я Никто, но все равно… мужчина».

– Тогда идите сюда, чтобы я вас увидела, могла потрогать. Если вы придете и поговорите со мной, обещаю выложить все, что вы хотите узнать.

Молчание.

«Вы не в том положении, чтобы навязывать свои условия».

– Сдрейфили!

«Важно не то, что собой представляю я, а кто такая вы. Вы журналистка. Вы начали к нам внедряться. Собирать сведения. Я хочу знать, где вы побывали и с кем разговаривали. Я никуда не спешу. Не захотите нам помочь – останетесь здесь на дни, недели, может, даже на месяцы. Как бы вам не лишиться рассудка».

Лукреция прижимается лицом к стеклу, как будто хочет заглянуть в объектив направленной на нее камеры.

– У меня и так беда с разумом. Если разобраться, то я на 12 процентов нарцисс, на 27 процентов тревожна, на 18 процентов шизофреничка, на 29 процентов гистрионик, то есть истеричка, на 14 процентов пассивно-агрессивна, к тому же с недавних пор снова закурила.

Она дует в сторону камеры, и от дыхания стекло мутнеет.

«Поздравляю, даже в незавидном положении вы умудряетесь шутить. Но не думаю, что после нескольких дней заточения вы продолжите дерзить. Выбор за вами».

– Эй, Deep Blue IV, – кричит она, – что тебя мотивирует?

Свет гаснет. Больше ничего не видно и не слышно. Только запах пота – ее пота.

57