Последний секрет

– Тяга к приключениям бывает сильнее религии, – не соглашается Бержерак. – Взгляните, сколько монахов слагают сан, чтобы нырнуть в мирской водоворот.

Исидор протягивает спутнице новый блокнот и вынимает карманный компьютер. Его собственный перечень главных мотиваций прирастает двумя: 10 – религия и 11 – приключение.

Лукреция все еще не воодушевлена.

– Согласен, список неполный, – уступает Исидор. – Но он помогает проследить за эволюцией личности. Сначала ее забота – прекратить боль, как у ребенка, мочащегося в пеленки и оттого раздражающегося. Потом она старается положить конец страху, как ребенок, сначала боящийся темноты: он растет и зовет, сперва когда голоден, потом желая развлечься. Со временем ему начинает хотеться хороших оценок в школе, возникает потребность врезать тому, кто отнял на переменке мяч. Подросток мечтает поцеловать одноклассницу и покурить траву. Взрослому подавай религию и приключения. Эта иерархия мотиваций выявляет не только историю человечества, но и участь отдельного индивидуума. Так что вы правы, дорогая Лукреция: вслед за наркотиками может возникнуть тяга к религии. Прав и Бержерак: после религии может еще сильнее потянуть на приключение с большой буквы П. Оставим в списке то и другое.

– Приключение – абсолют, – подсказывает миллиардер. – Это то покалывание, которое вы наверняка почувствовали давеча, когда заметили над головой якорь. Согласитесь, это было восхитительно.

– Ну, не знаю, в такие моменты не до анализа ощущений. Все мысли только о том, как спасти свою шкуру.

Миллиардер глядит на нее с нежностью, приглаживая с обеих сторон усы.

– До чего я вам завидую! Приключения так вас избаловали, что вы почти пресыщены… Вы отдаете себе отчет в степени своей удачи? Некоторые отваливают целые состояния за курсы выживания, мечтая хотя бы о половине авантюр, достающихся вам даром, хотя никогда не забывают, что для них это игра и что их «невзгоды» вот-вот кончатся. Другое дело вы, вас окружают подлинные опасности. Ваша жизнь, ваше расследование гибели Финчера так и просятся на киноэкран!

– Можно сказать и так, – уступила Лукреция. – Сдаюсь и вписываю в свой список две позиции: 10 – религия и 11 – приключение.

Жером хватает ее руку и с еще большим пылом осыпает поцелуями.

– У меня осталось только два слова: спасибо и еще.

Мистраль, словно откликаясь на его слова, начинает рвать канаты под шаром, крики чаек становятся вдесятеро надсаднее. Исидор озабоченно следит, как треплются на ветру привязанные к снастям ленточки.

– Что-то не так?

– Ветер подул не в ту сторону.

И верно, монгольфьер опять плывет над монастырем, на крышу которого высыпали люди.

Миллиардер выборочно подтягивает снасти.

– Отдадимся на волю воздушных потоков. Глядя на полет птиц и движение облаков, можно определить направление ветра. Спускаясь и поднимаясь, аэронавты выбирают предпочтительный поток.

– Сдается мне, поток, направленный сверху вниз, гонит нас к земле, – мрачно шутит Лукреция.

– Штука в том, что на ваши поиски ушло много времени. Газ на исходе. Вы утяжелили корзину… Поверьте, у меня нет претензий к вашему весу, но подъем теперь невозможен. Если, конечно, не сбросить балласт.

Люди, залезшие на самую высокую башню форта Святой Маргариты, швыряют в их сторону битую черепицу.

Среди беснующихся Лукреция узнает Пьеро. Метко метнув камень, он попадает Финчеру в лоб и пробивает ткань.

Психические больные принимаются испускать победные крики. Монгольфьер немного снижается и попадает в воздушный поток, ускоренно несущий его в направлении клиники.

Больные все сильнее волнуются.

– Мы теряем высоту. Надо скинуть еще балласт. Сопла работают на максимуме.

Они выбрасывают из корзины небольшой холодильник, избавляются от якоря, бутылок шампанского – сначала пустых, потом и полных. Шар немного приподнимается, тем не менее его сближение с больницей Святой Маргариты становится неумолимым. Больные мечут куски черепицы, как из пулемета, устроив форменный обстрел. Исидор и Лукреция собирают снаряды и выбрасывают из корзины.

Жером Бержерак, обуреваемый желанием явить свою удаль, перелезает по канатам на сетку, которой оплетен шар и, не обращая внимания на град черепицы, зашивает рассеченный лоб Сэмюэла Финчера.

– Вот это отвага! – восхищается Лукреция.

– Это он пускает пыль вам в глаза. Романтик, что поделать. Вы сами, дорогая коллега, – сильнейшая мотивация.

Залатанный «Мими» набирает высоту. Теперь он недосягаем для черепичного обстрела. Жером Бержерак под аплодисменты пассажиров возвращается в корзину. Шар рвется ввысь. Трепет ленточек на снастях указывает на перемену ветра.

– Спасибо! Воистину, нет ничего лучше волнения при опасном приключении.

– Есть все-таки кое-что получше, – возражает Лукреция, держа наготове новый блокнот. – Вы видели, как больные и персонал объединяются для борьбы с вторжением. Они были готовы свалиться с крыши, лишь бы не дать нам улететь. Я наблюдала их изнутри. Эта клиника функционирует как независимая республика. Республика умалишенных… У них есть некая сплачивающая мотивация. Она – их знамя, гимн, полиция, политический идеал.