Последний звонок

Сложнее приходится с теми болтами, что под коньком крыши. Здесь с пола не достать и надо забираться на старую шаткую табуретку. Хотя табуретка и невысокая балансировать под крышей не доставляет радости – высоты она боится с детства, однако выбора нет. В том, что табуретка невысокая есть и отрицательный момент – она с трудом дотягивается до крыши. Все прошлые крепления по этому ряду ей тоже давались в полуобморочном состоянии, так будет и в этот раз, но она ни разу не пожаловалась мужу, ему и без того нелегко. Она слышит как он пробирается к гребню крыши, сопит и бормочет что-то неразборчивое. Наверное уговаривает себя, он всегда делает так, когда рассчитывать не на кого. …Потом раздается противный звук скобления и отверстие в которое нужно вставить болт перестает светиться и из него высовывается кончик той самой штуки, под которую ей надо подставить свою гайку…Если замешкаться может ничего и не получиться. Как было у них в первое время. Правда она не считает себя виноватой. Ведущим в таком деле должен быть всегда мужчина. Хотя он и был постарше, но на горе тоже оказался начинающим. Таким же недотепой, как и она сама и весь процесс познания для нее стал невыносимой пыткой. На самом деле не так уж было и больно, но от его неопытности стало казаться, что он все делает не так и все куда-то не туда. Как и когда все случилось она тогда так и не поняла. Даже обидно. Все-таки такой момент раз в жизни… Она потом подумала, что таких парней прежде чем подпускать к девочкам следует отправлять на какие-нибудь курсы если уж сами не могут сориентироваться – хотя по молодости-то только свистни… правда и ей тоже свистели, только напрасно, сорвалась то она уже потом… Может быть и зря упиралась, все был бы какой-то ориентир…

Она слышит, как он окликает ее и, спохватившись, принимается торопливо навинчивать гайку. Проклятая железяка идет вперекосяк – явно сделана в их любимой стране. Уж в чем явный талант наших, так это погубить самую удачную идею, что уж там болты… С большим трудом ей все же удается зацепить гайку на самом кончике резьбы. Конечно, она преувеличивает, по поводу бестолковости соплеменников, но иногда терпения не хватает… Гайка вроде бы держится, но расслабляться рановато – наживить шестигранник только полдела, теперь надо умудриться удержать его ключом, который к тому времени кажется невероятно тяжелым, но она собирается с остатками сил и каким-то чудом ловит ненавистное крепление. Ветер забирается под задравшийся плащ и ощущение такое, будто она совсем голая и тело вот-вот начнет обрастать льдом. Она слышит прерывистое дыхание мужа, которое тот явно пытается сдерживать, хотя и без того понятно, как он напрягается там, на кромке крыши. Высота хоть и небольшая, но если свалиться в том положении, в каком он там лежит вполне можно свернуть себе шею…

Наконец крепление установлено. Она с облегчением переводит дух, спускается с табуретки и, все еще сжимая онемевшими пальцами ключ, выходит наружу. Муж сползает еще ближе к краю, и, ухватившись за карниз, спрыгивает на землю. Лицо у него розовое, наверное, от напряжения, но, похоже, довольное. Таким оно бывало в первые месяцы их совместной жизни, когда у него уже все получалось… В тот период казалось, что так будет всегда. Она едва не брякает, что сегодняшний секс ей запомнится надолго…, но вовремя спохватывается. Они избегают таких слов и даже намеков на отношения, которыми их означают, хотя сами эти отношения изредка у них все же случаются, правда, при полном молчании, в темноте, без вольностей и воспоминаний о происшедшем по утрам. Независимо от результата. Словно ничего и не происходило.

– Ну вот, остались одни ворота, – повторяется он.– Сегодня больше работать не будем. Ты устала.

– Нет, – неуверенно возражает она, – я не устала. Можно еще…

Муж заглядывает ей в лицо и гладит по голове огрубевшей ладонью.

– Нет, нет, – настаивает он. – Тебе надо отдохнуть. Гараж нам не к спеху. Очередь на машину подойдет не скоро.

– Думаешь, к следующему отпуску мы ее уже купим? – рассеянно спрашивает она.

– Конечно… Я уже не представляю, как мы столько лет жили без машины…

– Не надо, – тихо просит она.

– Прости, – спохватывается он и на минуту замолкает.

Она уже раскаивается что так грубо прервала мужа берет его лицо в свои ладони и прижимается нему губами.

– Не надо, – повторяет она, – ведь у меня, кроме тебя никого нет.

– У меня тоже, – чуть слышно бормочет он.

Или, может быть, ей это показалось? Ветер все слабее шелестит в листьях деревьев. К вечеру, вероятно, стихнет совсем, тогда, может быть, потеплеет. Правда, надежды особой нет – ночи все еще холодные, особенно перед рассветом. Вот и сирень, которая к этому времени должна быть в буйном цвету в этот раз застыла недораспустившимися кистями. В сомнении.

По дороге к трамваю она еще раз оглядывается на пустырь и, наконец, понимает, что показалось ей в этом пейзаже знакомым – если к каждому колышку приделать поперечину получилось бы кладбище. Все кресты один к одному. Как в войну.