Послеполуденная Изабель

По словам врачей в Бельвью, у Ребекки начинался цирроз печени. О смертельной угрозе речи пока не было; повреждения, хотя и тревожные, еще не достигли необратимой стадии. Но все говорило о том, что Ребекка уже довольно давно злоупотребляет алкоголем. Тут же подключились социальные службы. Ребекку сочли опасной для нее самой и, главное, для ее сына. Я вмешался в дело и заверил всех, что Итан отныне будет жить со мной. Я встретился с управляющим партнером нашей фирмы и объяснил ситуацию. Надо отдать должное Ребекке, она проявила благоразумие и попросила меня о встрече. Я договорился о свидании в специально оборудованной комнате для посетителей в психиатрическом отделении больницы. Охранник неотлучно находился с нами в течение всего тридцатиминутного разговора.

– Это необходимо? – спросил я, когда он появился в комнате, прежде чем привезли Ребекку. Парень – коренастый латиноамериканец с характерным куинсовским140 акцентом, ответил:

– Если вы имеете в виду, должен ли я быть здесь, пока вы встречаетесь с одним из наших пациентов?..

– Со своей бывшей женой.

– Она все равно одна из наших пациенток. И да, я должен здесь находиться. Не переживайте, все, что вы ей скажете, – ваше личное дело, и я никому не передам эту информацию. Но вы не можете оставаться с ней наедине – на случай, если она поведет себя неподобающе. Таковы правила.

Ребекка появилась через несколько минут в сопровождении очень крупной, внушительного вида медсестры, которая крепко держала ее за предплечье. Женщина кивнула охраннику и передала Ребекку на его попечение. Моя бывшая жена была одета в желтый комбинезон – насколько я себе представлял, такие носят заключенные в городских тюрьмах.

– У вас тридцать минут, сэр, – сообщила мне медсестра, после того как похлопывающими движениями обыскала Ребекку и убедилась в отсутствии у той чего-либо запрещенного.

– Они думают, что я прячу пушку, – сказала мне Ребекка. Я улыбнулся: у моей бывшей жены все еще случались вспышки остроумия, что мне когда-то так нравилось в ней.

– Такие шутки здесь не работают, мэм, – сказал охранник, указывая ей на металлический стул напротив моего.

– Я так понимаю, он будет здесь все время, – объяснил я ей. – Но он ничего не записывает. Как у тебя дела?

– О, ты же знаешь: лучше не бывает.

– Мне очень жаль.

– Почему? Я здесь, черт возьми. Считай, что вручила тебе самую большую дубину, какой можно окончательно добить меня.

– Я не собираюсь этого делать.

– Но ты планируешь забрать у меня Итана.

– Я этого не говорил.

– После того, что я натворила, мне ли не знать, какое решение примет любой суд.

– Никто не намерен подавать на тебя в суд. Врачи говорят, что твоей печени угрожает цирроз.

– Мне тоже так сказали. И да, я посещаю собрания анонимных алкоголиков здесь, в больнице.

– Удобно.

– Такой цинизм.

– Ирония.

– Я знаю, что нахожусь в заведомо проигрышном положении. Теперь у тебя на руках все карты.

– Мы просто хотим сделать то, что лучше для Итана. Я поговорил со своими партнерами в фирме. Я могу вернуться в Нью-Йорк. В течение месяца. Сегодня утром мы разговаривали с Джессикой. Она может что-нибудь придумать со своим мужем, пусть они переедут в твою квартиру на несколько недель, пока я не вернусь.

Молчание. Она потянулась к пластиковому кувшину с водой на столе и налила в бумажный стаканчик тепловатую жидкость, осушив его одним глотком.

– Вчера социальный работник провел со мной час, рассказывал об этой программе поселения на севере штата, недалеко от Олбани. Шесть месяцев сушки, терапии и простой коммунальной жизни. Это стоит прилично… но тех денег, что я получаю от тебя каждый месяц, мне вполне хватит, чтобы оплатить участие в программе. Что я и хочу сделать. А ты мог бы забрать мою квартиру. Выкупить у меня. Заселяйся. Сделай так, чтобы у Итана не было стресса от переезда на новое место в середине учебного года. К тому времени, как я закончу свои шесть месяцев реабилитации, наступит лето, и мы сможем обсудить, что делать дальше. Где я буду жить потом.

– Замечательное предложение.

– Практическое. И лучшее на данный момент для Итана, ты согласен?

– Целиком и полностью, – сказал я.

В течение четырех недель я подыскал себе замену, нового управляющего французским офисом. К ее чести, Ребекка попросила о встрече с Итаном под присмотром Джессики и принесла извинения за тот ужасный срыв, когда напилась почти до комы. До моего приезда она убрала из спальни все свои вещи и сдала их на хранение.

И вот так я прощался с Парижем.

Я приехал в Нью-Йорк в конце весны. За десять дней до отъезда я отправил Изабель электронное письмо, в котором сообщил, что возвращаюсь в Нью-Йорк, и объяснил причины. Я поинтересовался здоровьем Эмили и Шарля и добавил, что, если спустя месяцы после нашего разрыва она готова снова увидеть меня (тем более что я покидаю город), мне бы очень этого хотелось… если, конечно, она будет в Париже.

Через четыре дня я получил такой ответ: