Послеполуденная Изабель

Он кивнул. Я наблюдал, как наркотики разливаются по ее телу, обращая ее в покой, оцепенение, умиротворение.

– Мне уйти? – прошептал я ему.

– Останьтесь. – Он указал на стул, и я снова сел.

Изабель теперь смотрела в потолок, ее глаза были стеклянными, как озеро зимой, и боль уже блуждала где-то далеко. Словно из ниоткуда в моем сознании всплыл образ: Изабель рядом со мной в постели, с блаженной посткоитальной улыбкой на лице, с сигаретой во рту. Глядя в потолок, она говорит мне: «Кому нужны наркотики в такой момент, когда на миг или два все в жизни становится идеально?» И позже в тот день, возвращаясь под дождем в свою каморку в полузвездочном отеле, я думал о том, что познал момент чистой любви.

Я потянулся к ней и снова взял ее руки в ладони. Ее губы едва заметно шевельнулись. Улыбка? Трудно различить. Я чувствовал тепло ее рук. Я откинулся на спинку стула, не отпуская ее. И на мгновение закрыл глаза; волна изнеможения захлестнула меня. Когда я снова открыл глаза, наступил неловкий момент полного замешательства. В смысле: где я и что я здесь делаю? Часы над кроватью показывали 06:48. Я отключился всего на несколько минут. И мои руки все так же переплетались с руками Изабель. И она по-прежнему смотрела в потолок, и та небесная улыбка освещала ее лицо. Только теперь она была неподвижна. И больше не дышала.

Я резко выпрямился. Потянулся рукой к той пульсирующей точке на ее шее. Ничего. Я взглянул на монитор электрокардиографа, который теперь издавал тихий монотонный визг, и некогда скачущая импульсная линия на экране тянулась бесконечной прямой. Я в панике нажал тревожную кнопку. Лоик был с нами через несколько секунд. Он оценил, что происходит, только что произошло. И жестом велел мне отойти, принявшись за работу. Спокойно. Методично. Профессионально. Проверил ее жизненные показатели. С помощью стетоскопа в последний раз прослушал сердце, которое перестало биться. Отключил электрокардиограф. Убрал подушку, которая поддерживала ее в приподнятом положении. И теперь она лежала ровно. Вглядываясь в вечность. Пока он не опустил ей веки.

Я стоял, не зная, что делать. Разве что уйти. И сказать:

– Спасибо, что дал возможность побыть с ней, прежде…

– Она хотела вас видеть. Ждала вас. Вы пришли к ней. Она вас увидела. А теперь она покинула нас. Она держалась ради вас. Знайте это.

Я кивнул, поник головой, опираясь рукой о стену. Попытка обрести устойчивость в тот момент, когда я чувствовал, что нахожусь в свободном падении.

– Я должен сообщить ее мужу, – сказал Лоик, тем самым намекая на то, что мое время здесь истекло.

– Конечно, конечно.

Я бросил прощальный взгляд на Изабель. Лоик накрыл ее простыней. Изабель ушла. Ее история закончилась. Моя история еще продолжалась. И в ней все так же жила Изабель. Не покидавшая меня с того момента случайной встречи три десятилетия назад в книжном магазине на бульваре Сен-Жермен. Когда наши взгляды встретились. И вся траектория двух жизней изменилась. Но именно так все и происходит. Музыка случая, переплетенная с вечным поиском страстной связи, над которой не властно время.

Лоик кашлянул – сигнал, что мне действительно пора уходить. Я кивнул. Подхватил свою сумку. Вышел в освещенный больничный коридор. И остолбенел, когда увидел перед собой крупного старика в инвалидном кресле. Его лицо напоминало барельеф, найденный на археологических раскопках, рыхлая кожа на шее обвисла, глаза отражали усталость, но сохранили цепкость и остроту. Он уставился на меня. Я замер. Его взгляд был свирепым: десятилетия скрытой ярости наконец выплеснулись в этот момент его призрачного присутствия в жизни. Другая большая любовь его жены. Я выдержал его взгляд. И тогда Шарль совершил невообразимое. Он заставил себя подняться с инвалидного кресла. Невероятно болезненное усилие, борьба с самим собой, но он был полон решимости сделать это. Как только он встал на ноги, держась за спинку кресла и пытаясь расправить сгорбленные плечи, я увидел, что он все еще высокий статный мужчина. Он протянул правую руку. Схватил мое плечо. И посмотрел мне прямо в глаза. Никаких слов. Никаких обменов соболезнованиями. Никаких слез. Просто молчаливое глубокое горе. Одно на двоих.

Затем он снова опустился в кресло. Дверь открылась, и вышел Лоик. Шарль заглянул в палату и увидел тело на кровати. Простыня скрывала лицо, которое когда-то было Изабель. Он зажмурился. Лоик вкатил его внутрь. Дверь за ними закрылась. Уже уходя, я видел, как санитар с планшетом вытаскивал листок с именем Изабель из окошка возле двери.

***

Я вышел из больницы. Как только мои ноги ощутили под собой мостовую, я принял решение. Никаких ностальгических скитаний по Парижу. Никаких воспоминаний о прошлом. Никаких размышлений о возможных сценариях; вечного поиска альтернативной версии событий. Чувство, а не сентиментальность. И жизнь впереди.

Вдоль тротуара выстроилась вереница такси. Я запрыгнул в первую машину и попросил отвезти меня в аэропорт.