Посох. Тетралогия

Где-то там, все еще в потаенных складках миров, услышавший его слова Голор содрогнулся от темного ужаса, потому что вдруг, как-то ненароком, поверилв слова этого проклятого ничтожества… его нужно убить, убить немедля, и пусть его слова умрут вместе с ним!

– За спину, женщина! – приказал менестрель, когда Мертвый Бог двинулся на них.

– Ты что, всерьез надеешься устоять в такой битве? – печально усмехнулась его жена.

– Я всерьез надеюсь, что твои длинные нога тебя спасут, – ответил он. – Если ты побежишь прямо сейчас…

– Не смей даже думать о таком, – ответила она. – Эти ноги меня от тебя никуда не унесут. Нет у них такого права.

– Что ж, мы неплохо пожили… – сказал он. – А про Верховного Короля и без нас споют.

Надвигающаяся проекция вдруг остановилась. Остановилась, потому что Голору вдруг пришло на ум, что для него унизительно лично убивать каких-то там смертных. А еще… страшно. Они-то его совсем не боятся. Стоят и смотрят. На него. На Великого и Ужасного, перед кем миры содрогаются. Стоят и смотрят. А ну как у них достанет сил… Конечно, гибель проекции его не затронет, но… этому старику так много известно… А вдруг они его смогут опять… снова… как когда-то…

– Много чести вам, смертные, лично из моих рук смерть принимать, – прогремела проекция. После чего плюнула в землю, развернулась и растаяла.

– Ушел… – облегченно выдохнул менестрель. – Неужели живы?

Жена его печально вздохнула.

Из земли подымались воины. Воины в полной броне, с мечами в руках, вот только целиком состоящие из земли. Десять. Десять земляных воинов, сотворенных злобной магией Голора.

Земляные глаза увидели менестрелей. Земляные руки подняли земляные мечи…

Женщина выступила вперед и из ее сложенных ладоней вдруг взмыл огненный шар, взмыл и медленно поплыл к воинам.

– Ух ты! – поразился менестрель, когда ближайший к ним воин оплавился и рухнул грудой земли. – А еще так – можешь?

– Не могу, – обессиленно выдохнула она, опускаясь на землю. – Не умею. Если бы я это умела, то была бы магом, и у меня не было бы времени плясать на канате и любить тебя.

Оставшиеся девять земляных воинов двинулись к ним.

– Попробуем убежать? – предложил он.

– Попробуем, – отозвалась она, подымаясь. – Лишь бы они наш фургон не тронули.

Звонкое конское ржанье вдруг раздалось откуда-то сверху. В следующий миг ослепительно сияющий всадник на белоснежном скакуне грянулся наземь, растоптав всех земляных воинов.

– Земля не должна нападать на тех, кто ее обрабатывает, – сказал он. – Земля не должна служить тому, кто вознамерился ее уничтожить.

– Фрегонн! – радостно вскричали менестрели.

– Оннер! – откликнулся он.

– Оннер и Верховный Король! – возгласил менестрель. – Здесь только что был Голор, – тут же добавил он совсем другим тоном. – Будь осторожен Облачный Всадник!

– Я чуть не опоздал, – нахмурился Фрегонн. – Вы могли погибнуть.

– Будет куда хуже, если погибнешь ты, – возразила Теанрин. – Кому какое дело до парочки стариков? А Белый Всадник должен жить. Потому как иначе, на что ж людям-то надеться?

– Для того, чтоб людям было на что надеяться. Всадник должен оставаться Белым, – улыбнулся Фрегонн. – Ладно. Вы живы – это главное. До встречи. Спешу. Помощь нужна многим.

– Погоди, сынок, я тебе хлебушка свеженького… на дорожку, – женщина подскочила к фургону, вбежала внутрь и тотчас выбежала с буханкой. – Сама пекла…

– Хлебушка… свеженького… – Фрегонн улыбнулся так светло и нежно, словно вчера лишь родился. – Спасибо… матушка…

Светящиеся пальцы переломили еще теплый хлеб. Белоснежный конь прянул в небо.

– Матушка… – прошептала женщина.

А менестрель быстро-быстро шевелил губами, складывая песню, и пальцы сами собой ложились на отсутствующий гриф.

* * *

Голор, не оглядываясь, шагал сквозь реальность. Он боялся оглянуться. Ему казалось, что страшный старик идет за ним. Он не знал, отчего погибли его земляные воины. Он не хотел знать.

У старика были серые глаза… серые… он не знал, отчего это так важно и важно ли вообще… он не хотел знать.

Он был исполнен невероятной Силы. Никто во всем этом ничтожном мире не мог бы сравниться с ним, но Сила не давала храбрости. Ничего она не давала, проклятая. Ничтожный старик был сильнее. Сильнее, несмотря на то, что у него и вовсе не было никакой силы. Он был сильнее, потому что он не боялся. А еще у него были серые глаза…

Голор не умел не бояться. Сначала он просто не знал страха, ведь никто не мог сделать ему ничего такого, чтобы этот самый страх вызвать. Теперь же, познав его наконец, оценив это жуткое чувство во всей его пронзительной и беспощадной силе, он не знал как от него избавиться. И жить с ним он тоже не мог.

* * *