Посол. Разорванный остров

Досадовал же Эномото на совершенно ненужную помпу, в которую превратились его проводы. На дебаркадере была выстроена полурота почётного военного караула, в круглый павильон вокзала, закрытого нынче для всех прочих пассажиров и предоставленного в распоряжение посла, беспрерывной чередой подъезжали прощаться министры, едва знакомые Эномото члены Государственного совета, какие-то и вовсе незнакомые представители высшего света Санкт-Петербурга. Министр путей сообщения, Константин Николаевич Посьет, заранее уговорившись с его высокопревосходительством Эномото Такэаки, прибыл на вокзал за полчаса до отправления.

Константин Николаевич приятно удивил посла. В первую голову — великолепным знанием японского языка. Акцент, правда, чувствовался, однако обороты речи были правильными. Как оказалось, Посьет вместе с контр-адмиралом Путятиным ещё в 1852–1854 годах, в чине офицера по особым поручениям, побывал в Японии. По отзывам сослуживцев, он внёс немалую лепту в работу дипломатической миссии, и даже был удостоен высшего ордена Японии — Священного Сокровища I степени. В чине капитана первого ранга Посьет был назначен воспитателем великого князя Алексея, сына Александра II, а относительно недавно, в чине адмирала, был императором отозван с военной службы и возглавил министерство путей сообщения.

Сколько ни старался Эномото, он так и не смог припомнить, чтобы адмирал Посьет был хоть на одном высокоторжественном приёме: обладатель всех высших наград Российской империи, включая орден Андрея Первозванного, был необычайно скромным человеком. И единственным знаком на его мундире был знак Морского корпуса, который Константин Николаевич в своё время блестяще закончил. Да и нынче попрощаться с высоким гостем Посьет прибыл не из желания блеснуть в свете, а по служебной необходимости: как-никак, а убывал посол из Северной столицы России по вверенной попечению адмирала железной дороге, в его личном салон-вагоне.

Через четверть часа непринуждённой беседы адмирал Посьет, извинившись, покинул круглый павильон Московского вокзала — сославшись при этом на неотложные дела. За себя он оставил товарища министра Белецкого, хорошо знакомого японскому посланнику. Белецкого Эномото не видел давненько, года два — с того краткого, но тяжёлого разговора, который состоялся у них уже после выздоровления фон Берга. Засвидетельствовав своё почтение, товарищ министра заверил: ежели что — он будет в соседней зале, и собрался ретироваться.

— Погодите, господин тайный советник, — остановил его посол. — Мне кажется, нам необходимо поговорить…

— К вашим услугам, — кивнул с невесёлой улыбкой Белецкий. — С двумя поправками, если позволите: товарищу министра классный чин повышен, я теперь действительный тайный советник. И разговора тет-а-тет у нас вряд ли получится — вы только поглядите на этакую прорву народа, а до отправления вашего литерного — чуть больше десяти минут. Разве, что…

— Что, господин Белецкий?

— Разве что вы попросите меня сопровождать ваше превосходительство до Москвы. Все ваши просьбы обычно выполняются, — с лёгкой иронией поклонился Белецкий. — И в салон-вагоне места предостаточно — вы ведь изволите путешествовать вдвоём?

— Да, меня сопровождает господин Ооти, мой соотечественник, изучающий в России металлургию. Что ж, если это не затруднит вас, я приглашаю вас стать моим гидом до Москвы.

— Прекрасно. Тогда я пока оставлю вас, чтобы отдать необходимые распоряжения. Встретимся в салон-вагоне, господин посол!

Белецкий с озабоченным видом торопливо ушёл согласовывать свою поездку, а вице-адмирала тут же обступила толпа высокопоставленных провожатых.

Когда короткий состав тронулся и резво покатил на юго-восток, Эномото постучал в дверь купе, обыкновенно предназначенного для помощника министра.

— Не выпить ли нам на дорожку, как говорят в России? — в руках посла был небольшой глиняный кувшинчик и такие же чашечки. — Могу предложить традиционный японский напиток — саке. Правда, подогреть саке в походных условиях возможным не представляется, прошу простить!

Выпив по чашечке, мужчины какое-то время помолчали. Эномото, заметив невольную гримасу Белецкого после пробы саке, внутренне забавлялся. А тот, покрутив миниатюрную чашечку в руках и даже понюхав её, недоверчиво поинтересовался:

— Неужели эту гадость ещё и подогревают перед употреблением? Её и так-то пить не слишком приятно. Простите, конечно, за непротокольную откровенность, господин посол! У нас вот водочку, наоборот — стараются охладить перед употреблением. Чтоб легче «проскакивала»…

— У каждого народа свои традиции, — усмехнулся Эномото.

Обмениваться банальными замечаниями не хотелось, и поэтому Белецкий сразу спросил:

— Как он, ваше высокопревосходительство? По-прежнему в монастыре?

Эномото кивнул:

— Да, Мишель совершенно оправился. И мог бы, если бы захотел, покинуть монастырь и переселиться в частный дом — розыск его персоны, как вы понимаете, за эти годы совершенно сошёл на нет.