Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей

Человек непрерывно (ре)конструирует идею природы и «натурального» и вынимает из неё то, что выгодно в определённом контексте. До сих пор некоторые люди оправдывают существование гомосексуальности у людей массовыми фактами однополого секса и романтики у животных; вместе с этим вряд ли кому-то, кроме инцелов, придёт в голову оправдывать изнасилования женщин тем, что «в природе» принудительное совокупление — тоже распространённая практика. Очень иронично, что «природа» бесконечно более квирна, чем представляет себе белый маскулин, призывающий жить по её законам: от дихогамии у рыбок и других маленьких друзей, которые меняют пол по настроению, и псевдопенисов у самок пятнистых гиен (которые, к слову, доминируют над самцами, и не потому что у них больше член, а за счёт социальной поддержки других самок) до преобладания немоногамии и бесчисленных примеров гомосексуального и гоморомантичного поведения и образования пар и союзов среди сотен разных видов. Фрейд описывал либидо как исключительно человеческий феномен, чистый «животный инстинкт», прошедший через фильтр перверсии и обретший потенциал к сублимации. Здесь возникает сразу два вопроса, важных для выяснения отношений либидо с экологизмом: 1) существует ли этот «животный сексуальный инстинкт» действительно в таком незамутненном виде, не выходящем за пределы репродуктивной функции? 2) является ли либидо на самом деле исключительно человеческим драйвом? С некоторыми нюансами на оба вопроса можно ответить отрицательно.

Во-первых, сегодня мы уже совершенно точно знаем, что у животных существуют и культуры[139]

, и эмоции[140], и любови — у них полно крутых, и интересных, и ужасающих отношений, не ограничивающихся функцией воспроизводства[141]

. Профессорка Стейси Алаймо в книге про экологические политики Exposed[142] пишет, что разделение животных и человеческих сексуальностей и редуцирование первых до функции рождения приводит только к укреплению иллюзии о человеческой исключительности; вместо «закрытия квирных животных и их культур в рамках ‘природы’ мы можем увидеть, что секс для большинства видов — это микс из материального и социального». Это часть ответа на второй вопрос, заданный выше; Петтман дополняет его тем, что разделяет философов с их отношением к либидо на два лагеря (из которых следует два варианта либидинальных экологий). Первый — гуманисты, уверенные, что либидо-вселенная это исключительное достояние человека; второй — постгуманисты, или постантропоцентристы, которые не готовы продолжать лелеять мысль об уникальном положении человека в природе (которая, как много раз доказано, приводит к эксплуатации природы человеком) и ценят либидинальный драйв как негэнтропическую силу, протекающую между человеческими и нечеловеческими животными, живыми и неживыми существами, машинами и другими ассамбляжами элементов, натуральными или нет. Из этого же разделения рождается два возможных регистра либидинальной экологии; предполагая, что либидо это исчерпаемый ресурс, мы призываем: save the libido!

Но глагол save может означать сохранять/аккумулировать (save the money

), либо спасать/выручать (save the whales); в первом случае мы призываем поберечь либидо для человека, чтобы он мог воспроизводиться; во втором — вытащить либидо из лап порнокапитализма и признать его протяжённость между существами, категориями и территориями, признать, что либидинальное событие может случиться между чем угодно, — а значит, научиться желать не только для себя, но и желать для других.