Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей

Ева Иллуз пишет, что «рационализация любви привела к созданию культуры конечной любви, подчеркивая ее психологические, биологические, эволюционные, политические и экономические ограничения. <…> Ряд мощных культурных сил — наука, политический контрактуализм и технологии выбора — видоизменили чувства и переживание любви, внесли свой вклад в ее рационализацию и, таким образом, в глубокое изменение процесса ее переживания субъектом. Именно взаимодействие и слияние этих трех сил, на мой взгляд, ответственны за угасание веры в романтическую любовь и возникновение двух структур чувств — неуверенности и иронии, глубоко преобразовавших способность личности переживать самозабвение и экстаз». Легко считать в описании угасания веры в любовь ламентацию по старым добрым временам, когда ритуальные эмоциональные режимы программировали мощные аффекты и экстаз, а понятная структура семьи и родства указывала телам на их места, не оставляя пространства для хаоса и прекарности. Но последнее, к чему призывает любая критика, описанная мной выше, — это к возвращению хоть на шаг назад; да это и просто невозможно. Перемены, внутри которых мы прямо сейчас живём, с одной стороны, выглядят довольно жутко; но даже Ульрих Бек, описывающий индивидуализацию, пишет про возникновение альтруистического

индивидуализма, а множество фем-теоретиков указывают на любовь (или как минимум тот аппарат чувств и действий, который за этим словом скрывается), как условие женского и человеческого освобождения. Иллуз пишет, что «рационализация любви подорвала режимы смысла, на которых основаны эротика и любовь: они включают неоднозначность, прерывистость, завуалированность речи, игривость и трансцендентность». Узнаёте в этих формулировках то, по чему причитают классические маскулины и французские актрисы, жалуясь, что движение #MeToo уничтожило спонтанность любви и амбивалентность флирта? Но рационализация была неизбежна, она помогла вскрыть неравенство и жестокий оптимизм, на которых любовь держалась всё это время. Как пишет Иллуз, «равенство требует переосмысления эротизма и романтического желания, которое еще предстоит

осуществить». Пока мы в тупике. Но любовь — это набор историй и технологий; предпринимая попытку переизобрести её или отказываясь от неё в текущем виде, мы не отказываемся ни от чего, что нам органически присуще, если вообще можно так говорить в отношении человека.

Секс

Либидинальная экология

В Санкт-Петербурге, где я живу, летом 2021 года была экстремальная жара, и повторяющимся мотивом шуток и стенаний было то, что при такой температуре невозможно заниматься сексом. Я всё лето ходил в Таврический сад — сидел на траве и начитывал материалы к этой книге, — поэтому не мог разделить эти переживания (более того, в самую жару видел возле холма с лавочками робкий петтинг двух парней), но действительно много людей жаловались, что погода препятствует сексуальным практикам. И интересно было бы спросить: а чувствуют ли они свою роль в этой климатической ломке? То есть — какой углеродный след у дрочки, хукапа или у оргии, можно ли его подсчитать и, может быть, нейтрализовать? Примерно таким вопросом задаётся философ Доминик Петтман в начале книги Peak Libido[132], название которой отсылает к термину «peak oil», означающему скорый пик мировой добычи нефти, после которого неизбежно последует спад и истощение запасов.