Читаем Постправда: Знание как борьба за власть полностью

Наиболее естественный способ интерпретации математики квантовой механики состоит в том, что реальность надо считать пространством возможностей, а потому реальный мир возникает, когда это пространство сжимается до моментов, выполняющих функцию порталов, которые позволят понимать то, что возможно в прошлом и в будущем. Такие «порталы» и есть то, что мы обычно называем «настоящим», представляющим собой ту сферу, в которой причина и следствие соотнесены друг с другом наиболее очевидным образом. Но когда содержание настоящего меняется, меняется и наше ощущение того, что было и будет возможным. В этом отношении нет ничего такого, что должно было бы навечно оставаться невозможным, поскольку подходящее событие могло бы решительно изменить пространство возможностей. Но точно так же то, что было возможным, впоследствии может стать невозможным. Конечно, физику мое описание покажется слишком грубым. Тем не менее даже такое грубое описание может стать подсказкой для теоретиков политики и науки, особенно в том, как концептуализировать возможность и темпоральность – две основополагающие категории исторической науки. Соответственно, я не буду углубляться в тайны «квантовой причинности» (известной также как дальнодействие), не говоря уже о том, как представление о реальности, понадобившееся для понимания микроскопических событий, можно легко масштабировать до понимания событий обычной величины и даже глобальных тенденций. Однако ведущий теоретик международных отношений Александр Вендт [Wendt, 2015] уже проделал значительную часть черновой работы, необходимой для построения убедительной теории политики, полностью учитывающей тонкости квантовой механики.

Представление о том, что события определяют ход истории, является общим, хотя и спорным местом среди философов истории. Обычно эта идея понимается через понятия либо «основополагающего момента», либо «поворотной точки». В первом случае прошлое представляется хаотическим полем, которое основатели приводят в своего рода устойчивый порядок; в последнем – прошлое представляется в виде принимаемого по умолчанию паттерна, который завершается или перенаправляется поворотной точкой. Знаменитая теория научных изменений Куна [Kuhn, 1970; Кун, 1977] сочетает оба этих момента в качестве чередующихся фаз – «нормальной» науки и «революционной». Но общим для обеих версий этого представления, понимаемых в качестве либо отличных, либо взаимодополняемых исторических горизонтов, является то, что «материал истории» лучше понимать – по крайней мере, метафорически – в качестве преобразований материи, а не перестройки пространства возможности. Примером этого различия является распространенный запрет оказывать какое-либо «влияние» на прошлое, не говоря уже об его «изменении», хотя у нас, видимо, нет никаких проблем с тем, чтобы говорить о «влиянии» на будущее или даже о его «изменении». Наши интуитивные представления о том, что время имеет определенное направление, основаны на этом наблюдении. И наоборот, «квантовый поворот» в том смысле, который отстаивается здесь, потребовал бы признать каждое событие в качестве того, что потенциально может менять одновременно и прошлое, и будущее.

Асимметрия в наших обычных суждениях о темпоральности указывает на то, что наши обыденные представления о природе причинно-следственных связей противоречивы, а это, в свою очередь, может отражать слишком неопределенную концепцию свободы воли [Dummett, 1978, ch. 18–21]. Другими словами, когда мы говорим об «изменении будущего», мы представляем себе, что наделяем формой нечто такое, что в момент нашего действия остается неоформленным, вот и все. И все же только ретроспективно, то есть после того, как «нечто» получило форму, мы можем вынести суждение о том, как наше действие повлияло на превращение того, что было возможным будущим, в реальное настоящее. Мы думаем, что сделали нечто значимое, поскольку то значимое различие, которое мы видим, и есть то, в котором мы узнаем собственное действие. (С этой проблемой сталкивается право, когда пытается определить, кто на суде должен «взять на себя ответственность» за определенное действие.) Короче говоря, наше понимание прошлого и будущего формируется одновременно. Действительно, «настоящее» может определяться как место, в котором «возможное будущее, находящееся в прошлом» преобразуется в «настоящее, необходимое для конструирования будущего».

Перейти на страницу:

Все книги серии Политическая теория

Свобода слуг
Свобода слуг

В книге знаменитого итальянского политического философа, профессора Принстонского университета (США) Маурицио Вироли выдвигается и обсуждается идея, что Италия – страна свободных политических институтов – стала страной сервильных придворных с Сильвио Берлускони в качестве своего государя. Отталкиваясь от классической республиканской концепции свободы, Вироли показывает, что народ может быть несвободным, даже если его не угнетают. Это состояние несвободы возникает вследствие подчинения произвольной или огромной власти людей вроде Берлускони. Автор утверждает, что даже если власть людей подобного типа установлена легитимно и за народом сохраняются его базовые права, простое существование такой власти делает тех, кто подчиняется ей, несвободными. Большинство итальянцев, подражающих своим элитам, лишены минимальных моральных качеств свободного народа – уважения к Конституции, готовности соблюдать законы и исполнять гражданский долг. Вместо этого они выказывают такие черты, как сервильность, лесть, слепая преданность сильным, склонность лгать и т. д.Книга представляет интерес для социологов, политологов, историков, философов, а также широкого круга читателей.

Маурицио Вироли

Обществознание, социология / Политика / Образование и наука
Социология власти. Теория и опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах
Социология власти. Теория и опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах

В монографии проанализирован и систематизирован опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах, начавшегося в середине XX в. и ставшего к настоящему времени одной из наиболее развитых отраслей социологии власти. В ней представлены традиции в объяснении распределения власти на уровне города; когнитивные модели, использовавшиеся в эмпирических исследованиях власти, их методологические, теоретические и концептуальные основания; полемика между соперничающими школами в изучении власти; основные результаты исследований и их импликации; специфика и проблемы использования моделей исследования власти в иных социальных и политических контекстах; эвристический потенциал современных моделей изучения власти и возможности их применения при исследовании политической власти в современном российском обществе.Книга рассчитана на специалистов в области политической науки и социологии, но может быть полезна всем, кто интересуется властью и способами ее изучения.

Валерий Георгиевич Ледяев

Обществознание, социология / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Мораль XXI века
Мораль XXI века

Книга «Мораль XXI века» объясняет, как соблюдение норм морали ведет человека к истинному успеху и гармонии. В наши дни многие думают, что быть честным – невыгодно, а удача сопутствует хитрым, алчным и изворотливым людям. Автор опровергает эти заблуждения, ведущие к краху всей цивилизации, и предлагает строить жизнь на основе нравственной чистоты и совершенствования сознания. Дарио Салас Соммэр говорит о законах Вселенной, понимание которых дает человеку ощущение непрерывного счастья и глубокое спокойствие в преодолении трудностей. Книга написана живым и доступным языком. Она соединяет философию с наукой и нашла единомышленников во многих странах мира. В 2012 году «Мораль XXI века» вошла в список произведений зарубежных авторов, рекомендованных к прочтению Союзом писателей России в рамках национального образовательного проекта Президента Российской Федерации.

Дарио Салас Соммэр

Обществознание, социология
Грамматика порядка
Грамматика порядка

Книга социолога Александра Бикбова – это результат многолетнего изучения автором российского и советского общества, а также фундаментальное введение в историческую социологию понятий. Анализ масштабных социальных изменений соединяется здесь с детальным исследованием связей между понятиями из публичного словаря разных периодов. Автор проясняет устройство российского общества последних 20 лет, социальные взаимодействия и борьбу, которые разворачиваются вокруг понятий «средний класс», «демократия», «российская наука», «русская нация». Читатель также получает возможность ознакомиться с революционным научным подходом к изучению советского периода, воссоздающим неочевидные обстоятельства социальной и политической истории понятий «научно-технический прогресс», «всесторонне развитая личность», «социалистический гуманизм», «социальная проблема». Редкое в российских исследованиях внимание уделено роли академической экспертизы в придании смысла политическому режиму.Исследование охватывает время от эпохи общественного подъема последней трети XIX в. до митингов протеста, начавшихся в 2011 г. Раскрытие сходств и различий в российской и европейской (прежде всего французской) социальной истории придает исследованию особую иллюстративность и глубину. Книгу отличают теоретическая новизна, нетривиальные исследовательские приемы, ясность изложения и блестящая систематизация автором обширного фактического материала. Она встретит несомненный интерес у социологов и историков России и СССР, социальных лингвистов, философов, студентов и аспирантов, изучающих российское общество, а также у широкого круга образованных и критически мыслящих читателей.

Александр Тахирович Бикбов

Обществознание, социология
Экономика идентичности. Как наши идеалы и социальные нормы определяют кем мы работаем, сколько зарабатываем и насколько несчастны
Экономика идентичности. Как наши идеалы и социальные нормы определяют кем мы работаем, сколько зарабатываем и насколько несчастны

Сможет ли система образования преодолеть свою посредственность? И как создать престиж службы в армии? И почему даже при равной загруженности на работе и равной зарплате женщина выполняет значимо большую часть домашней работы? И почему мы зарабатываем столько, сколько зарабатываем? Это лишь некоторые из практических вопросов, которые в состоянии решить экономика идентичности.Нобелевский лауреат в области экономики Джордж Акерлоф и Рэйчел Крэнтон, профессор экономики, восполняют чрезвычайно важный пробел в экономике. Они вводят в нее понятие идентичности и норм. Теперь можно объяснить, почему люди, будучи в одних и тех же экономических обстоятельствах делают различный выбор. Потому что мы отождествляем себя с самыми разными группами (мы – русские, мы – мужчины, мы – средний класс и т.п.). Нормы и идеалы этих групп оказываются важнейшими факторами, влияющими на наше благосостояние.

Джордж А. Акерлоф , Рэйчел Е. Крэнтон

Обществознание, социология
Доисторические и внеисторические религии. История религий
Доисторические и внеисторические религии. История религий

Что такое религия? Когда появилась она и где? Как изучали религию и как возникла наука религиеведение? Можно ли найти в прошлом или в настоящем народ вполне безрелигиозный? Об этом – в первой части книги. А потом шаг за шагом мы пойдем в ту глубочайшую древность доистории, когда появляется человеческое существо. Еще далеко не Homo sapiens по своим внешним характеристикам, но уже мыслящий деятель, не только создающий орудия труда, но и формирующий чисто человеческую картину мира, в которой есть, как и у нас сейчас, место для мечты о победе над смертью, слабостью и несовершенством, чувства должного и прекрасного.Каким был мир религиозных воззрений синантропа, неандертальца, кроманьонца? Почему человек 12 тыс. лет назад решил из охотника стать земледельцем, как возникли первые городские поселения 9–8 тыс. лет назад, об удивительных постройках из гигантских камней – мегалитической цивилизации – и о том, зачем возводились они – обо всём этом во второй части книги.А в третьей части речь идет о человеке по образу жизни очень похожему на человека доисторического, но о нашем современнике. О тех многочисленных еще недавно народах Азии, Африки, Америки, Австралии, да и севера Европы, которые без письменности и государственности дожили до ХХ века. Каковы их религиозные воззрения и можно ли из этих воззрений понять их образ жизни? Наконец, шаманизм – форма религиозного миропредставления и деятельности, которой живут многие племена до сего дня. Что это такое? Обо всем этом в книге доктора исторических наук Андрея Борисовича Зубова «Доисторические и внеисторические религии».

Андрей Борисович Зубов

Культурология / Обществознание, социология / Образование и наука