Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

По мнению американских исследователей, старая европейская модель секуляризации опирается на тезис о некоем правильном с религиозной точки зрения обществе, классическим примером которого служит Средневековье времен папы Иннокентия III, и о последующем отходе от этой нормы в сторону религиозной патологии. Данное отклонение от нормы если и не приведет к исчезновению религий, то уж точно сделает их маргинальным общественным явлением. В качестве таких патологий воспринимается религиозный плюрализм, рынок религий и прочие следствия модернизации. Новая же американская модель, наоборот, воспринимает средневековое европейское религиозное общество как патологию, а религиозный плюрализм – как норму, при которой все религии чувствуют себя прекрасно. Ключевое понятие для новой парадигмы – отделение церквей от государства и расцвет рынка религий[223]. Следствием этого процесса становится вовсе не упадок религиозности, но, наоборот, ее расцвет[224]. Данный тезис подтверждается эмпирическими исследованиями из истории США

[225].

Теоретически такой подход к религиозному плюрализму обосновывается теорией рационального выбора в ее применении к анализу религиозной жизни и религиозных предпочтений. Согласно этой теории, человек стремится к благам (rewards) и старается избегать издержек (costs

)[226]. Однако благ в мире находится ограниченное количество; кроме того, отнюдь не все блага вообще доступны человеку, например знание ответов на вопросы о смысле бытия и человеческой жизни. Соответственно, возникает необходимость в компенсациях, представляющих собой замену искомых благ обещаниями или объяснениями, не поддающимися до конца верификации[227]. В понятии компенсации лежит ключ к пониманию природы религии: религия – это система наиболее общих компенсаторов, опирающаяся на отсылки к сверхъестественному

[228]. Соответственно, религиозные организации – это общественное предпринимательство, суть которого в создании, поддержании и распространении общих компенсаторов, связанных со сверхъестественным[229]. При этом важно иметь в виду, что религиозные организации не только удовлетворяют некий изначальный спрос на компенсаторы, но еще и активно формируют его в процессе борьбы за прихожан. Из такого подхода к природе религии и природе человеческого поведения следует, что, во-первых, у человека есть неискоренимая потребность в религии, во-вторых, чем больше религиозных организаций, тем больше спрос на религию.

Данная теория религии приводит к следующей модели анализа религиозности того или иного общества. Упор делается не на людей, которым свойственен постоянный устойчивый спрос на религию, но на тех, кто эту религию поставляет. Когда такой поставщик один и имеет место религиозная монополия, зачастую подкрепляемая государственным принуждением, то уровень религиозности оказывается низким, так как одна даже самая большая религиозная организация оказывается не в силах сформировать и удовлетворить разносторонний спрос. Иллюзия высокой религиозности поддерживается принудительным характером веры; когда же происходит отделение церкви от государства (Родни Старк называет этот процесс «десакрализацией»[230]

), то в плане личной религиозности происходит не упадок набожности, но всего лишь вскрытие прежней апатии[231]. Когда же после десакрализации происходит укрепление религиозного плюрализма, то это приводит к повышению уровня религиозности, так как чем больше фирм, тем больший спрос они смогут сформировать и удовлетворить: «в той мере, в какой религиозная экономика является соревновательной и плюралистичной, общий уровень религиозного участия будет выше»[232].

Соответственно, то, что постулировалось теоретиками секуляризации как начало процесса упадка религии, было на самом деле, наоборот, движением к расцвету религий. Модернизация, связанная с социальной дифференциацией и плюрализацией, ведет не к упадку религии, но, наоборот, к ее расцвету. А значит, современность не отрицает религии, но, наоборот, – создает максимально благоприятные условия для ее существования. Вместо разговора об «американской исключительности» исследователи заговорили, наоборот, о «европейской исключительности», о «евросекулярности».