Потерпевшие кораблекрушение

С первыми лучами зари Картью проснулся. Некоторое время он недоумевающе смотрел на полосу утреннего тумана и обвисшие паруса брига, не понимая, где он и что с ним. У него было странное ощущение, что случилось какое-то большое несчастье, о котором он забыл; но тут, словно река, прорывающая плотину, на него нахлынули воспоминания о том, что произошло накануне: перед его глазами всплыли страшные образы, в его ушах прозвучали жалобные крики, которые ему не суждено было больше забыть. Вскочив на ноги, он на минуту застыл, прижав руку ко лбу, а потом стал шагать взад и вперед, ломая руки и машинально бормоча: «Господи… господи… господи…»

Это могло продолжаться час, а может быть, несколько секунд.

Вдруг он почувствовал, что на него смотрят, и, обернувшись, увидел, что Уикс, прислонившись к борту, следит за ним мутными глазами, страдальчески наморщив лоб.

Каин увидел свой собственный лик. Еще секунда – и они виновато отвернулись друг от друга. Картью поспешил уйти подальше от своего сообщника и, облокотившись о борт, уставился невидящим взглядом на море.

Рассвет все разгорался: Через час взошло солнце и разогнало туман. Это был час невыносимых страданий для всех оставшихся в живых. Бессвязные мольбы Брауна, вопли матросов на вантах, обрывки песенок покойного

Хемстеда звенели в ушах Картью невыносимой чередой.

Он не оправдывал себя, не обвинял – он ни о чем не думал, он просто испытывал невыразимые муки. Глядя в синюю воду за бортом, он снова и снова видел искаженное яростью лицо Годдедааля, кровавый закат, который встретил их на палубе, лицо бредящего китайца, которого они сбросили за борт, и судорогу, пробежавшую по лицу Уикса, когда он очнулся от пьяного сна и вспомнил, что случилось. Время шло, солнце поднималось все выше и выше, но буря в душе Картью не стихала.

Затем, согласно многим поговоркам и изречениям, слабейший из них принес облегчение остальным – очнулся

Амалу. Хотя он испытывал такие же душевные и телесные страдания, как и все остальные, привычка к работе взяла верх: отправившись в камбуз, он развел огонь в плите и принялся приготовлять завтрак. Звон посуды, потрескивание огня и струйка дыма, поднявшаяся к небесам, помогли разогнать овладевшее всеми тупое уныние. Жизнь как-то сразу вошла в обычную колею: капитан зачерпнул ведро воды и начал умываться, Томми некоторое время смотрел на него, а затем присоединился к нему. Картью же, вспомнив последнее, что он видел накануне, поспешно спустился в каюту. Мак не спал, вернее сказать – он не спал всю ночь. Над его головой щебетала в своей клетке канарейка Годдедааля.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Картью.

– У меня рука сломана, – сказал Мак, – но это еще ничего, а вот в каюте мне оставаться трудно. Я попробую выбраться на палубу.

– Лучше не надо, – сказал Картью. – Там очень жарко и стоит полное безветрие… Я смою эти… – Он не договорил и только молча указал на кровавые пятна.

– Спасибо, – ответил ирландец послушно и кротко, как больной ребенок.

Когда Картью, захватив ведро, швабру и губку, начал приводить в порядок поле боя, Мак то смотрел на него, то вздыхал и закрывал глаза, словно теряя сознание.

– Это я во всем виноват, – вдруг сказал он. – И совсем уж скверно, что, впутав вас всех в беду, сам я вам ничем не помог. Вы спасли мне жизнь, сэр, своим выстрелом. Вы стрелок что надо!

– Ради бога, замолчите! – воскликнул Картью. – Об этом нельзя говорить. Вы не знаете, как это было. Здесь, в каюте, они сопротивлялись, а на палубе… – И Картью, прижав к лицу окровавленную губку, еле справился с припадком истерики.

– Успокойтесь, мистер Картью, теперь ничего изменить нельзя, – сказал Мак. – Радуйтесь, что вы хоть остались целы, а не лежите вот так, как я, со сломанной рукой.

Больше они ни о чем не говорили, и, когда раздался удар гонга к завтраку, каюта была почти в полном порядке.

Томми тоже не терял времени даром. Он подтянул вельбот к самому борту и спустил в него уже вскрытый бочонок солонины, который нашел возле камбуза. Ясно было, что он думает только об одном: как можно скорее покинуть бриг.

– Мы можем набрать здесь сколько угодно провизии, –

сказал он, – чего же нам ждать? Надо скорее плыть к Гавайям. Я уже начал приготовления.

– У Мака сломана рука, – сказал Картью, – как он перенесет дорогу?

– Сломана рука? – повторил капитан. – Только и всего?

Я вправлю ее после завтрака. А я-то думал, что он убит.

Этот сумасшедший бил, как…

Напоминание о трагедии вчерашнего вечера заставило его умолкнуть; остальные тоже ничего не сказали. После завтрака Хэдден, Уикс и Картью спустились в каюту.

– Сейчас я вправлю твою руку, – сказал Уикс.

– Извините, капитан, – перебил Мак, – но сперва надо вывести бриг в море, а моей рукой займемся потом.

– Торопиться некуда, – ответил Уикс.

– Когда к острову подойдет следующий корабль, вы запоете по-другому, – возразил Мак.

– Ну, на это шансов мало, – заметил Картью.

– Ох, не надейтесь, – ответил Мак. – Когда корабль нужен, его и за шесть лет не дождешься, а когда не нужен, сюда явится целый флот.