Эликсир оказался черным, как секрет каракатицы, хотя когда на него падал свет, он начинал мерцать точно ночное небо с пойманными в ловушку мрака звездами. Я использовала мой нож – спасенный с затопленного корабля, – чтобы переместить пастообразную субстанцию в створку пустой раковины, и постаралась не думать, что все это прилипнет изнутри к моему горлу.
Попыталась оставить в сознании только Самюэля и его руки вокруг меня.
Зажав раковину в одной руке и нож в другой, я в последний раз осмотрела пещеру. Честно говоря, я ничего не сделала, чтобы вычистить ее, поскольку это не имело смысла. Все равно я больше не увижу это место... и даже в этот момент я не ощутила печали.
Тут нет ничего, чтобы скучать. Никого, чтобы сказать «до свидания».
Я ударила хвостом, и отправилась к поверхности.
Луна висела над самым горизонтом, когда я появилась из волн, и была она яркая и круглая, точно жемчужина в скипетре Короля Морей. Вода вокруг меня светилась мягким зеленым огнем, который создавали крохотные водоросли.
Прекрасный вечер для прогулки на берегу.
Я поплыла к суше, ощущая себя так, словно проглотила целый косяк сельди. Самюэля на обычном месте не оказалось, но это и к лучшему, поскольку я не хотела, чтобы он видел, как я корчусь от боли, и как заклинание меняет очертания моего тела.
Положив нож на камень, я взяла раковину двумя руками, заглянула в смоляно-черную жидкость, затем осмотрела свой хвост, что не был, может быть, столь длинным и красивым, как кое у кого из моего племени, но меня вполне устраивал и позволял собой гордиться.
Изящный или нет, но именно он разделял меня и Самюэля.
Я поднесла раковину к губам и начала пить.
И как только эликсир скользнул по горлу, я ощутила, как боль вонзилась в мой живот. Задохнувшись, я потянулась вниз, ожидая, что наткнусь на лезвие, воткнувшееся в тело, но ничего не обнаружила.
Боль усилилась, разрывая мне кишки, и я ощутила, что меня выворачивает наизнанку.
Я закричала и упала без сознания.
Много сил потребовалось на то, чтобы я снова открыла глаза.
Мир выглядел размытым, высохшая соль склеивала ресницы, сердце билось нервно, и кровь шумела в ушах.
Я попыталась вдохнуть, и поняла, что воздух стал другим.
Более холодным. Бодрящим.
Вечер еще не закончился, но луна поднялась, а на горизонте возникли штормовые облака, что достигнут суши примерно через час.
Завтра, в мой первый день человеческой жизни, солнца не будет.
Я дернулась. Человеческой!
Челюсть моя отвисла, пока я разглядывала собственное тело – нехватка хвоста выглядела более шокирующей, чем тот факт, что у меня появились ноги. Я провела трясущимися руками по бледным бедрам, по жестким лодыжкам, до пальцев, что согнулись по моей воле, столь же послушные, как те плавники, что имелись у меня ранее.
У меня вырвался крик восторга.
Я стала человеком!
Перекатившись на бок, я попыталась встать, но когда перенесла вес на одну из ног, то взвизгнула, поскольку та сложилась в колене, бросив меня обратно на песок. Боль оказалась свирепой, пусть не такой, какую я испытала, глотнув эликсира, но достаточно сильной, чтобы я захныкала при одной мысли о том, чтобы подняться.
Но я должна это сделать. Ради Самюэля. Ради нашего совместного будущего.
Сжав зубы, я попробовала снова, и на этот раз преуспела, зажав колени, чтобы удержаться вертикально. Я зашипела и скривила лицо, подавляя слезы – будто тысячи острейших игл впились в мои подошвы.
«Это можно перетерпеть», – сказала я себе.
И я это сделаю.
Я сделала шаг. Вздрогнула. Сделала второй.
Боль не уменьшалась, но я двигалась вперед, опираясь на силу воли. Я шагала. Морщась при каждом шаге, но помня о том, что это не способно убить меня. Я могла.
Скоро появится Самюэль, он обнимет меня и даст мне руку, и что тогда останется от этой боли? Только лишь мелкая неприятность, похороненная под слоем ликования.
И в плену этих мыслей я его услышала.
Я повернулась навстречу приближавшимся шагам, и увидела Самюэля раньше, чем он меня. Мое тело стало легче, сердце воспарило на мягких перьях белокрылой крачки: он был точно таким, каким я его запомнила, шагал меж куч плавника энергичной походкой, ставя ноги среди раковин и пучков водорослей.
Он поднял голову и заулыбался:
– Нерит, ты здесь! Я...
Самюэль осекся, его улыбка помертвела, поскольку он осознал, что я не лежу на песке, как обычно. Все его лицо обвисло, когда он оглядел меня с головы до ног, до неуверенных, обнаженных человеческих ног.
Нагота никогда ранее не смущала меня, но под его взглядом я неожиданно ощутила себя уязвимой. Я сглотнула, думая, что новый облик моего тела смутил его, но все же не удержалась, и обхватила себя руками.
– Самюэль? – выдохнула я.
Я хотела, чтобы он снова улыбнулся, чтобы схватил меня и расхохотался от счастья!
Он не сделал ни того, ни другого.
Он выглядел ошеломленным, а через некоторое время на его лице проступил ужас.
– Что ты натворила? – спросил, нет, потребовал Самюэль.
Я напряглась.