– Петровна, если бы ты была одна, то переехала бы ко мне и точка. Но с дочкой как? Я не люблю детей. Потерпи своего Феньку, разживешься, уйдешь на квартиру. Может, разряд тебе повышу…
По его интонациям я поняла, что в принципе, в случае самой крайней необходимости, он непременно поможет. В общем, не бросит на произвол судьбы.
После описанных событий я долгое время была обсуждаема в театре. Актрисы перестали здороваться со мной, смотрели искоса, словно я была утверждена на главную роль. А Лисовский то пытался уколоть побольнее за свое уязвленное самолюбие, то пытался достучаться до меня, убеждая, что он лучше и ближе, чем Белов, и он всегда будет рядом.
На одной из очередных планерок нашего цеха, когда Иванова начала необоснованную лобовую атаку в мою сторону, Валентин резонно прокомментировал:
– Иванова, чего ж ты от нее хочешь? Она с самим Беловым танцует. Почему она должна носить твои прожектора? Она у нас звезда первой величины…
Наши весело посмеялись, Оленька надулась, видя, как ее серьезные намерения были отметены тяжелой Валиной рукой. Неужели у него и впрямь серьезные намерения в отношении меня? Я боялась поверить в это.
Однажды, после обычной постановки света на самый рядовой спектакль, Валя вызвал меня к себе в кабинет и не без трепета пригласил в гости «на чай». Я опешила, растерялась, не зная как реагировать на подобное его предложение. Отказать – видимо означало испортить карьеру и добрые отношения. Лисовский был именно из тех людей, которые умеют и с удовольствием пользуются своим служебным положением. Пока он просто просил, но мог и потребовать, а мог и уволить за курение в неположенных местах, которые были повсюду.
– Валя, я не могу сегодня. У меня собрание в школе. Давай в следующий раз?
– Давай. Но ты сразу скажи – когда? – взял он меня «за горло».
– Может, в воскресенье? После утреннего спектакля? – неуверенно блеяла я.
– Договорились.
Я помню, какое волнение вызвал у меня этот разговор. Лисовский был величиной, вне всякого сомнения. Его рассказы про гастрольные поездки, его чувство юмора и героическое прошлое могли покорить кого угодно. Он вышел в люди сам, с образованием в десять классов, что вызывало у меня глубокое уважение. Я сама была такая же, упрямая и амбициозная. Но проблема заключалась в том, что Валя мог быть хорошим другом, знакомым, братом, но не мужчиной. Я не видела в нем ничего привлекательного в этом плане… И даже мифы про его наследство не могли возбудить меня никак.
– Оленька, меня Лисовский в гости пригласил, – не без гордости поделилась я с Ивановой, – Не знаю, как поступить. Не хочу к нему идти. Я его боюсь.
Я сказала про это Оленьке, чтобы она знала «свое место» и не «напрыгивала» больше на меня с вечными претензиями, которые высасывала из пальца. Но, совершенно неожиданно, Оленька произнесла следующее:
– Не ходи туда. Лисовский страшный человек! Знаешь, скольким он жизнь испортил? У него была последняя жена из нашего цеха, еле ноги унесла. Он – деспот и самодур. Врагу не пожелаю. В общем, не надо тебе это.
Господи, она еще и указывать мне будет? Да что она о себе возомнила? И, если Иванова была против, то я, естественно, была теперь только «за».
Таким образом, начались наши трудные, бесперспективные, «тайные» отношения с Лисовским.
В то благословенное, шебутное время я уже имела много грехов. Мои выпивки на работе, с коллегами или без, прямо в операторской, во время проведения спектакля, мои амбициозные заявления о моем таланте и профессионализме… Все это требовало хорошего прикрытия. Я неслась вверх сломя голову, стремилась к признанию и самореализации, как дикая оголодавшая кошка, а значит, отношения с Лисовским имели для меня взаимовыгодную основу.
Я все меньше времени уделяла домашним. Маша теперь частенько посещала театр, проводила там большую часть свободного времени, учила уроки, ела и спала там. Мне не хотелось оставлять ее одну среди людей, не имеющих с нами ничего общего. Венька злился, уезжал в командировки, приезжал и снова заводил эти странные разговоры про наше выселение. Мой первый визит к Лисовскому прошел весьма напряженно и скомкано. Он так любил уют и роскошь своей квартиры, что мы полчаса ходили по ней как экскурсовод и посетитель. Мне, не привыкшей ни к стабильности, ни, тем более, к роскоши было очень утомительно изображать восторг по поводу огромного количества предметов, которые являлись здесь, на мой взгляд, просто лишними. Уже в ту далекую пору все окна Валиной квартиры были украшены тканевыми вертикальными жалюзи, небывалой невидалью для бедного человека.
Я искренне устала от этого пафоса, захотелось есть, или просто уйти поскорее, но игра, предложенная Лисовским была лишь в самом начале…
После, мы отобедали великолепными деликатесами, купленными в супермаркете специально для меня. Но я, как человек равнодушный к материальному, не сумела оценить ни качества, ни количества приготовленной для меня еды…