Поцеловать небеса. Книга 1

– Ешь! Если у женщины хороший аппетит, значит, она здорова. Он рассматривал меня как лошадь перед выгодной сделкой, что не могло мне нравиться. Я легонько налегала на водочку, покуривала дорогие его сигареты, и Валя становился заметно ближе и роднее с каждой выпитой рюмкой. Он потешно играл на гитаре, надевал на голову черную сомбреро, танцевал подобие танго и спрашивал:

– Ну, разве твой Белов способен на такое?

Сейчас, когда я и сама уже не молода, я могу понять его на все сто. Уходящий поезд, полный молодого огня и задора, торопил Валю. Он чувствовал, что еще немного, и будет совершенно нечем раззадорить, привлечь молодую девицу, сделать ее своей навсегда.

– Ну, расскажи мне, как ты попала сюда? Где ты нашла своего Феньку?

Сегодня я бы легко солгала: «По интернету», но тогда интернет был невидалью, доступной избранным.

Я снова и снова думала, как рассказать стабильному, взрослому человеку эту поганенькую, непридуманную исторьицу про рыжего лысоватого принца? Нет-нет, я была благодарна Вениамину! Было стыдно за себя…

Я поняла, что рассказывать такое нельзя. Нельзя никогда, никому, даже под страхом смерти. Я еще немного помолчала, поискала в голове некие факты и доказательства, и меня осенило: я действительно темная лошадка. У меня нет прошлого. Только будущее.

– Мы познакомились с ним в поезде. Он приезжал к нам, а потом забрал к себе, – вымученно произнесла я.

– И все?

– И все.

– Давай займемся сексом? – спросил Лисовский без перехода.

– Давай, – ответила я.

А что мне еще оставалось?

Мы прошли с ним в спальню, он небрежно увалился на меня всей своей тушей, и быстро, просто, неприглядно сделал свое дело.

– Тебе было хорошо? – самодовольно спросил он потом.

– Конечно, хорошо, – уныло ответила я. У меня всегда были проблемы с качественным сексом…

Глава 28

После этой нелепой измены кому-то с кем-то, я совершенно потеряла бдительность. Мне уже не хотелось доказывать Тае, Гоше и Вене, что они неверно воспринимают меня. Иными словами – мне стало параллельно. И это не могло остаться незамеченным.

Год одна тысяча девятьсот девяносто седьмой. Мой стаж в театре определялся уже в десять месяцев.

В промежутках между постановками и выпивкой, я навестила свою мать в городке Н. и была шокирована ее общим состоянием. Закаленная геологическими перипетиями, она чахла на глазах в одиночестве, среди холода, выпивки, равнодушия и нищеты. Она еще держалась, работала, колола дровишки. Но когда я сказала, что приехала за собакой, она всерьез загрустила.

– Как же я тут совсем одна? Она мне ноги греет по ночам, охраняет от местных дураков, крыс разогнала, а то ведь по дивану бегали…

– Но ты же писала, что она тебе мешает?

– Ну, кормить ее надо, следить. Иногда нечем, так делим хлеб пополам.

Мама внезапно заплакала, чем совершенно разбила мое слабое сердце.

– Ладно, давай сделаем так. Я заберу Альку, а весной сниму квартиру, и ты переедешь к нам. Хорошо?

– Хорошо, – всхлипнула она.

А потом мы с Алькой ехали на поезде, в который еле успели запрыгнуть, так мало он стоял на перроне затерянного Н. Одну минуту…

В хрущевке мою собаку приняли гораздо лучше, чем когда-то приняли меня. Гошка и Веня по очереди важно гуляли с ней или бегали в соседнюю рюмочную, где пытались натравливать ее на случайных собак. Алька, закаленная нашей походной жизнью, никогда не отказывалась от хорошей драки, чем вызывала бурное одобрение своих новоиспеченных хозяев. Тая так перекармливала сторожевую собаку, что она постепенно стала шириною с крупного ротвейлера, оставив себе лишь тонкие длинные лапы добермана. Мои попытки хоть как-то контролировать Альфину жизнь сводились к нулю. Я все чаще отсутствовала дома.

В театре, к тому времени, расстановка сил определилась следующим образом: я и Иванова решили, что худой мир лучше хорошей войны. Мы общались вполне пристойно. Я и Подушко совершенно неожиданно для всех сошлись очень близко, стали настоящими подругами и даже делились самым сокровенным – девичьими тайнами. Она оказалась очень хорошим человеком, но не более того. Как специалист она не продвинулась ни на йоту.

– Петровна, – гудел по театру голос Лисовского, – прекрати дружить с Подушко! Не позорься! Вы со стороны смотритесь, как две идиотки. Просто Пат и Паташонок какие-то! Она мелкая, сутулая, и ты – высокая, умная. Ты возле нее смотришься как полная дура! Я запрещаю тебе даже курить с ней на одном квадратном метре! Ты меня поняла? Ты же с ней деградируешь! Я делаю из тебя человека, позволяю тебе все, а ты общаешься невесть с кем. Где, ну скажи, где у нее интеллект? Что вообще у вас может быть общего?

Я всегда была за справедливость. Мне становилось обидно за Ольгу. У нее совсем недавно умерла мать, и она, осиротевшая и одинокая, по-детски, наивно ждала моего участия. Конечно, у нее были свои недостатки. Главный из них – это та самая простота, которая хуже воровства. Ольга могла запросто, безо всяких объяснений воспользоваться любой моей вещью, а я, как человек добрый, молча проглатывала это. А в дальнейшем именно Ольга Подушко сыграла важную роль в моей судьбе.