Поцеловать небеса. Книга 1

Перед тем, как начать праздничные закупки для Валентина, я впервые посетила мамино жилище. Мне было необходимо уговорить ее побыть в новогоднюю ночь с Машей или у нас, или у нее. Я знала, что мама высоко ценит мою компанию, любит выпить и поговорить со мной. Внучка, как таковая, мало ее интересовала. Чем же умаслить маму? Наверное, бутылкой шампанского и жареной курицей.

Когда я вышла на нужной остановке, то поняла, что попала в мир, который мною еще не изведан. Прямо возле небольшой промежуточной железнодорожной станции, практически на привокзальной площади, стояли три косеньких двухэтажки, одна из которых, судя по маминому описанию, и была общежитием сотрудников железной дороги.

Желтый, убогонький одноподъездный домик вмещал в себя более тридцати семей. Каждый из живущих здесь был настолько унижен и озлоблен, что мне почудилось тихое рычание за облезлыми стенами. Я несмело поднялась на второй этаж и постучала в комнату под номером девятнадцать, в которой проживала теперь моя мама. Сразу после этого, из двух соседних дверей выглянули любопытные лица и дотошно-тщательно оглядели меня.

– Это к Галке! Дочь, наверное? – сказал некто кому-то вглубь комнатушки. Такое беспардонное поведение даже для меня, повидавшей многое, показалось возмутительным.

В это самое время, в двери комнаты номер девятнадцать робко повернулся ключ, и я сразу увидела маму на пороге. Картина за ее спиной больно резанула глаз. Ветхий, «махровый» потолок нависал угрожающим пузырем, бледно-синие, похожие на плесень, обои насквозь перепачканы жирными пятнами. Все мамины коробочки и чемоданчики робко ютятся в углу, под пыльной тряпкой, а мебель расставлена таким образом, чтобы вся середина огромной комнаты оставалась абсолютно пустой. Оба немытых окна традиционно, по -маминому, слегка приоткрыты, и ползущий с улицы холод добавил общей картине интонацию особого садизма.

– Господи… – только и смогла произнести я.

– Вот как живет твоя мать благодаря тебе! Зато работаю, слава Богу, есть чем заплатить за апартаменты, – подбоченясь, «поперла» из нее энергия Ян.

– Как ты тут живешь? Где моешься? Куда ходишь в туалет?

– Все есть в конце коридора, даже горячая вода. А если занято, то хожу в баночку, вон стоит. Ты в туалет хочешь?

– Нет! – в ужасе ответила я.

Можно быть готовой только к тому, к чему ты готова. Мои планы сразу изменились: моей дочери нечего здесь делать!

– Мама, приезжай к нам на Новый год! Я сбегаю к Лисовскому и сразу вернусь, ладно? Он пригласил, неудобно отказываться. Я столик накрою. Мам?

– Какой разговор? Конечно, приеду! Здесь делать нечего, сама видишь.

– Да, уж…

В это время, в коридоре так оглушительно хлопнула дверь, что закачалось зеркало на стене. Затем мимо нашей двери кто-то громко протопал, не оставляя сомнений, что это делается специально. Еще через минуту снова два выстрела дверями, но уже в районе душа и туалета. И, наконец, контрольный выстрел раздался, когда некто вошел обратно к себе. Я вопросительно посмотрела на маму.

– Танька, соседка. Даже не знаю, как ее назвать. Она здесь всех выжила.

– Она здорова ли? – спросила я с опасением.

– Не волнуйся, здоровее нас с тобой, вместе взятых. Такая тварь, что слов нет!

– А в чем тут подвох? Почему она так делает?

– Выживает. Ей не нужны соседи. У нее большая семья, она уже три комнаты на этаже оккупировала. Всем надо помыться, в туалет сходить без очереди. Представляешь, она даже своего мужа выгнала на кухню! Он теперь спит на полу, вот здесь, за моей стеной. Пьет страшно! Там целыми днями и ночами одни алкаши собираются, – она посмотрела на стену, потом на меня.

– Мама, какой ужас! Но ты-то ей чем помешала?

– Мы с ней общались поначалу. Ты же знаешь меня – вся душа нараспашку. Потом поругались из-за ерунды, так она мне в борщ самого настоящего дерьма наложила! Я тогда еще на общей кухне готовила… Теперь плиточку в комнате поставила. Вон стоит…

По моей коже протопали мурашки, глаза наполнились слезами. Ведь как бы там ни было, она моя родная мать. И я, конечно, любила ее.

– Я убью ее!

Я сорвалась с места, выскочила в коридор и буквально налетела на Таньку, полноватую женщину лет пятидесяти с таким омерзительным выражением лица, что меня передернуло. Она встала прямо передо мной, пристально посмотрела в глаза, зло улыбнулась и сказала:

– Брысь отсюда! Шалава!

Я опешила. Я впервые не знала, что ответить на такое возмутительное, наглое, уверенное хамство. А Танька, невозмутимо, пошлепала дальше по коридору, напевая несложный мотив, качая бедрами, топая изо всех сил пластмассовыми жесткими каблуками. Дверь – выстрел, дверь – выстрел. Господи, да что же это такое?

Она сказала – шалава?.. Моя родная мама рассказала соседушке все наши семейные тайны? Какая же это гадость – откровения с первым встречным. Эх, мама. Теперь я ничем не смогу тебе помочь… У меня нет алиби.

Встреча с Танькой – самое сильное отрицательное впечатление первой половины моей сознательной жизни.

Глава 39