Не знаю, почему мы звали ее по имени, «бабушка Маргарет» – другой бабушки у меня все равно не было. Она жила в Кенте, в доме престарелых, и не выключала отопление даже весной, на Пасху. Она отказывалась убавить мощность обогревателей, хотя мама плохо переносила жару. «У каждого свои болячки», – охала она, как будто ей, со своим ревматизмом, было хуже, чем маме. Бабушка Маргарет переехала в дом престарелых после смерти мужа в 1994 году, но там ей не нравилось. Она вечно жаловалась на бестолковый персонал и на дряхлых соседей. Все только и думали, как бы ее обмануть и облапошить, даже собственная дочь. Мама приносила печенье в больших жестяных коробках и бутылку сливочного ликера. Бабушка Маргарет подозрительно вертела подарки в руках, обнюхивала бутылку и, напялив очки, изучала список ингредиентов на коробке, как будто там мог содержаться яд. Еда была хуже некуда: сухая и жесткая куриная грудь с неизменной склизкой консервированной морковью.
Я никогда не знала, о чем говорить с бабушкой, да и она не проявляла ко мне интереса, даже когда, по маминой просьбе, я записала ей DVD-диск с самыми удачными моментами из бабушкиного любимого телешоу «Барахольщики». Всегдашнее сонное безразличие спало с нее только однажды, в 2007 году, когда мама упомянула про колледж: бабушка Маргарет тотчас же спросила, когда я уезжаю на учебу, и стала выяснять размеры моей спальни: влезет ли туда ее здоровенный топорной работы шкаф. В поезде, по дороге домой, мама рассказала, что после того как умер дедушка, бабушка Маргарет надеялась переехать жить к нам, хотя, побывав в нашем доме на Левертон-стрит в первый и последний раз, сама убедилась, что там всего две спальни. Бабушка Маргарет считала, что мама должна была выйти замуж во второй раз: тогда у нас был бы дом побольше, где нашлось бы место и для нее. Бабушка также «не одобряла», что мама растила меня без отца.
В наш следующий приезд бабушка Маргарет узнала, что ни в какой колледж я не уеду, и расстроилась. Мы пили чай, и я потянулась за третьим печеньем, а она выхватила коробку у меня из-под носа и заявила, что я и без того толстая. «Ты ей во всем потакаешь, – напустилась она на маму. – Что за странная девочка. И толстая вдобавок. Тебе никогда не удастся сбагрить ее с рук». Обычно мама была с ней мила, но тогда разозлилась и выпалила, что никогда не стремилась «сбагрить меня с рук», и если «потакать» ребенку означает проявлять любовь и принимать его таким, каким он есть, то она будет потакать мне и дальше, пусть бабушка даже не сомневается.
Позже поездки в Кент стали маме не под силу, а о том, чтобы бабушка Маргарет приезжала к нам, не могло быть и речи. Она даже на похороны не пришла. Прислала записку – прочесть над гробом. «Сьюзен была хорошей дочерью, со множеством разносторонних интересов. Несмотря на многообещающую юность, взрослая жизнь Сьюзен сложилась иначе, но моя дочь стойко переносила тяготы, выпавшие на ее долю, довольствуясь тем, что ей оставалось в сложившихся обстоятельствах». Стоит ли говорить, что я не стала это читать.
Я настолько ушла в себя, что работала ножом все медленней, пока совсем не остановилась, не дорезав морковь до конца. Голос Дейдры прервал мои мысли.
– Пошевеливайся! – сказала она и легонько потрепала меня по плечу.
Оглядевшись, я увидела, что остальные закончили свою работу. Над костром повесили большие котлы, из которых валил пар. Я очнулась и быстро дорезала морковь. Пока рагу готовилось, все расселись на земле у костра, покуривая крохотные сигареты, которые то и дело гасли. Энни пошла переодеть младенца, а я присела рядом с седым стариком в мятой панаме, которого спрашивала о Тессе во второй день своего приезда. Напротив меня сидела какая-то пара, но в мерцающем свете костра я не смогла рассмотреть их лица как следует.
– Привет! Как дела? – обратился ко мне мужчина, сидящий напротив, и повернулся к своей спутнице. – Знаешь, она ехала сюда на такси от самой Гранады!
Очевидно, моя известность среди здешних сводилась в основном к этому.
– И сколько с тебя взяли? – снова спросил мужчина.
Я ответила, и после сакраментального присвистывания и размахивания руками он обратился к подруге:
– Помнишь, как в прошлом году одна герла вызвала сюда такси и укатила в Гранаду?
При этих словах я моментально насторожилась, вспомнив о Тессе, которую видели в Альгамбре.
– Когда это было? – спросила я.
В августе, ответили они.
Тогда я дала им фотографию Тессы, и, посовещавшись, они сошлись во мнении, что, вполне возможно, это та самая «герла».
Наконец-то самый определенный ответ за все время поисков! Из дальнейших расспросов выяснилось, что прошлым летом, когда они приехали в коммуну, Тесса уже жила здесь, а через несколько дней после их приезда вызвала такси и отправилась в Гранаду. Затем она вернулась, прожила в коммуне еще около недели и уехала. Куда – никто не знает. Как я и думала, она поставила свою палатку чуть поодаль основного лагеря. Однако при этом не держалась особняком: напротив, вела себя открыто и часто появлялась на главной поляне.