Поцелуй негодяя

– Послушайте, вы сами прекрасно знаете, что не имели! – Воронцов охранительным жестом выставил руку с растопыренной пятерней в направлении мужичины. – Давайте спокойно, без криков и оскорблений, договоримся об устраивающем всех решении.

– Ты предлагаешь ему заплатить? – спокойно и размеренно спросила Вера и посмотрела на квартировладетеля странным взглядом, в котором он сразу прочел явный оттенок презрения.

– Я этого не сказал.

– Еще немного – и скажешь. Только есть одна заковыка – я ничего ему платить не собираюсь, а он пришел сюда за деньгами, и другой вариант его не устроит. Какой обоюдоустраивающий выход ты можешь предложить?

– Тысяч десять меня вполне устроят, – высказался мужичина и поудобнее устроился на своем стуле.

– Видишь, какой замечательный человек! – ехидно улыбнулась Вера. – Его устроят десять тысяч! Заплати ему, и все будут довольны. Кроме тебя.

– Что значит «заплати»? – стушевался Воронцов.

– А ты не понимаешь? Достань кошелек, вытащи из него несколько хрустящих бумажек и отдай этому хлыщу.

– Дамочка, я бы попросил держаться в рамочках.

– Видишь, он стихами разговаривает. Очень утонченная натура.

Посетитель резко встал, с грохотом отодвинув стул:

– Ладно, хватит. Надоело.

Он извлек свой сотовый и стал набирать номер. Воронцов побоялся воспрепятствовать ему, потому что все равно не смог бы с ним справиться, а еще потому, что это выглядело бы как нападение, едва ли не с целью ограбления.

Мужичина действительно позвонил в милицию, которая через несколько часов явилась и начала длительную запутанную юридическую процедуру разбирательства. Она длилась с перерывами несколько недель и свелась в конце концов к предложению дознавателя к участникам конфликта договориться полюбовно, в противном случае дело об умышленном вандализме направляется в суд. К тому моменту против мордатого автомобилиста уже составили акт об административном нарушении в связи с неправильной парковкой, он заплатил штраф и разозлился на отечественную систему правосудия, поэтому жаждал крови.

Впервые в жизни Воронцов давал показания, общался с участковым, объяснял, каким образом в его квартире очутились жильцы без регистрации. В конце концов он морально приготовился даже к встрече с налоговой инспекцией и уже мысленно перебирал доводы, которыми можно было бы доказать отсутствие каких-либо финансовых отношений между ним и Верой. Насколько смог понять Воронцов за несколько недель разговоров, намеков и понимающих ухмылок, отсутствие таковых воспринималось и милиционерами, и соседями однозначно как доказательство существования отношений совсем иного рода. Заверениям благотворителя никто не верил, приводя его в совершенное отчаяние.

Вера наблюдала за развитием ситуации со стороны, словно не имела к ней ни малейшего отношения. Только однажды она вдруг спросила Воронцова:

– Почему ты так усердно доказываешь всем, что между нами ничего нет?

– Что значит «почему»? – оторопел тот. – А ты не хочешь это доказать?

– Речь не обо мне. Почему ты так суетишься из-за подобной ерунды?

– Это вовсе не ерунда!

– А по-моему – полная ерунда. Я бы могла переживать за свое доброе имя, но вот за что переживаешь ты?

– Я не хочу тебя компрометировать.

– С ума сойти! Какая чуткость. Напрасные старания – женщина, живущая в одной квартире с мужчиной, который не родственник, скомпрометирована по определению. Можешь либо полностью успокоиться на этот счет, либо предложить нам с Петькой удалиться. Других вариантов спасения моего доброго имени просто не существует.

– Почему же? Совсем не обязательно. Неужели нельзя объяснить людям даже самых простых вещей?

– Вещи, которые ты имеешь в виду, очень даже не простые. По крайней мере, для нашего патриархального общества. Возможно, в какой-нибудь Голландии на нас бы никто не обратил внимания. В богемных кварталах Парижа, Лондона и Нью-Йорка нас бы не заметили. Но в Москве нет богемных кварталов, и здесь нет невидимок. Нас видят и понимают наши отношения однозначно. Точка.

– У нас нет отношений, – с ноткой усталого отчаяния выпалил Воронцов.

– Ну, какие-то отношения у нас точно есть, – спокойно возразила Вера. – Пусть не близкие и не интимные, а соседские. В каком-то смысле я ведь твоя содержанка – ты оплачиваешь мое жилище.

– Я оплачиваю свое жилище!

– Да, но я ведь живу с тобой, значит, за меня и за Петьку ты тоже платишь. Раньше, возможно, не платил, но теперь ты нас официально зарегистрировал и стал платить. А я не возражаю. Выходит, я – содержанка.

– Содержанки получают деньги в обмен на секс.

– Значит, и ты имеешь полное право.

– Прекрати молоть чушь.

– Почему чушь? Тебе противно даже подумать обо мне? Ты никогда не представлял меня голой? Между прочим, у меня хорошая фигура.

– Вера, тебя занесло далеко не в ту степь.

– Почему? Ты относишься ко мне, как к сестре? С какой, собственно, стати?

– Я не отношусь к тебе, как к сестре. Я понятия не имею, как к тебе отношусь. Я ни разу не подумал об этом и не собираюсь задумываться.

– Я настолько омерзительна?

– Нет. Просто… это совсем не просто.

– Так просто или нет? Легкий вопрос.