Поцелуй негодяя

Окоченевший труп из свежей проруби доставали в отсутствие вдовы, на снегу тот быстро оледенел и черное его лицо с открытым ртом не выражало ни мыслей, ни чувств. Позднее ей показали труп, она с трудом узнала его, но в глубине души еще не верила, что жизнь бросила ее в пропасть.

Старгородцев жил по-прежнему, страдая от неумения справиться с детьми во время уроков, мечтая поскорее вырваться из школьных застенков и в отчаянии пытаясь приблизиться к неприступной Людочке. Та, в свою очередь, проходила мимо него и тихо улыбалась, пробуждая пустые надежды. Директор руководил, учителя учили, дети учились, брат и сестра Андросовы ходили по школе прокаженными. Их мать то и дело уезжала по многочисленным возникающим вдруг делам, то в Москву, то в район, то к родне, иногда с ночевкой, но детей никто из соседок у нее под опеку не принимал. После уроков они уходили домой к Серафиме Сергеевне и живали там пару раз все выходные напролет, а почти каждый день – до позднего вечера. Молчаливая мать заходила за ними, коротко благодарила учительницу и уводила за собой выводок, словно ставшая вдруг осторожной и послушной жена Лота, не оглядываясь в поисках обратного пути.

Когда школьники окончательно убедились в беспомощности Старгородцева, они стали устраивать свистопляску не только на его уроках, но и при случайных встречах на улице, в неурочное время. Кричали ему вдогонку залихватские и бесцеремонные словечки, а Андросов-младший трусил где-нибудь сзади и сбоку от всей ватаги, бросал на нее ищущие взгляды и писклявым голоском вторил хулиганским выкрикам, ни разу не придумав своего собственного оскорбления.

***

– Ты вроде не учительствовал никогда? – удивился Воронцов.

– Не учительствовал, – подтвердил Концерн. – И не говорил, что расскажу историю о себе. Я обещал только шекспировские страсти и, по-моему, сдержал слово.

– Ты нарушил правила нашей вечеринки, – веско заявила Вера. – Я долго ждала роковых взаимоотношений между Старгородцевым и Людочкой, но так и не дождалась.

– А чем хуже родители Андросова и третий лишний? Даже труп есть, все, как положено.

– Так жена действительно состояла в сговоре с убийцей? – поинтересовалась жена Концерна.

– А ты вынашиваешь какие-то планы на мой счет? – бесцеремонно ответил ей муж.

– Если ты меня боишься, зачем рассказываешь такие соблазнительные истории?

– Наоборот, он на всякий случай попытался тебя напугать, – высказал Воронцов свое мнение, по обыкновению неразумное. – Видишь, какая несчастная осталась вдова и дети.

– Иронизируйте, сколько угодно, но факт остается фактом: убив мужа, жена остается одна. Даже если при ней оказывается хахаль, и она не стесняется его демонстрировать соседкам. – Концерн всегда отличался категоричностью суждений и с большим удовольствием проявлял свою харизматическую бесцеремонность при каждом удобном и неудобном случае. – Супружество – дело безвозвратное, как омут. Как бы ты мужа ни ненавидела, он все равно не такой же мужик, как все остальные, а особенный. У него клеймо на лбу: «Мой». А приходящий и уходящий сексуальный партнер, при самых пылающих взаимных чувствах, всего лишь случайность. Зачастую – нелепая.

– Другими словами, ты считаешь себя незаменимым? – уточнила жена Концерна.

– Разумеется. Где ты найдешь другого отца своих детей? Даже если я умру, я навсегда останусь им.

– Типун тебе на язык! – Жена нежно чмокнула Концерна в щеку. – Поживи еще.

– Хорошо, – вмешалась Вера. – Я внесу оживление в ваш реалистический мир и расскажу легенду. Хотите?

19

Монахиня Евпраксия жила в лесу всю свою жизнь. По крайней мере, так полагали немногочисленные обитатели этих глухих мест, самые старые из которых не помнили времен, когда бы она не обреталась тихо и незаметно в своей ветхой хижине. Она никогда не посещала церковных служб в окрестных селах – да и мудрено было бы посетить. До ближайшего храма от неприметного лесного скита даже молодой и здоровый путник добирался бы с раннего утра до позднего вечера, а престарелой отшельнице такого пути и вовсе не одолеть. Летними днями она собирала в лесу ягоды и коренья, известные только ей целебные травы и прочие дары, не принадлежащие никому, но несущие радость исцеления страждущим при условии их правильного приготовления и сохранения.