Мишка редко задумывался над обстоятельствами своей сложной и непредсказуемой жизни. Можно сказать, вовсе не задумывался. В своих поступках он руководительствовался исключительно порывами, если не сказать позывами. То есть, сам он считал – порывами, но некоторые из очевидцев его жизненных кульбитов, включая жену и некую расплывчатую в сознании окружающих сильфиду, послужившую тараном семейных устоев, искренне полагали причиной Мишкиных извивов на жизненном пути именно случайные, но многообразные позывы. Сильфида, с которой он связался мимоходом и в общем случайно, так и относилась к нему – как к случайности. Хотя – приятной. Он не отличался богатством и свойствами Казановы, наоборот, порой напоминал своей молчаливой и величественной отрешенностью Квазимодо, ложащегося рядом с Эсмеральдой на груду скелетов под виселицей Монфокон, дабы никогда уже не встать. Некоторые женщины пугались его в такие минуты, но жена и сильфида – никогда. Обе не видели в нем смертной тоски, но только вечную неизбывную страсть, которой Мишка не мог никого привлечь, поскольку проявлял ее так, как ученые гориллы разговаривают с человеком на языке жестов – безразлично и глядя в основном в сторону, словно желая поскорее закончить непонятное занятие.
– Ты на медведя в берлоге похож, – говорила ему счастливая после ночи жена.
– Ты прямо слон в саванне, – не сговариваясь с полноправной соперницей вторила ей сильфида. – Хочется от тебя убежать, но страшно упустить тебя из виду. Я ведь не слониха, все-таки.
– Хватит ерунду молоть, – обиженно отвечал обеим Мишка и отворачивался к стене, глядел на обои и думал о своей природе еще долго после того, как начинало доноситься из-за спины тихое и удовлетворенное женское дыхание.
Старший из его сыновей гордился своей взрослостью и солидно готовился к поступлению в школу, старательно вызубривая буквы алфавита и снисходительно осаживая младшего, когда тот по наивности пытался соблазнить его игрой.
– Не видишь, я занят, – говорил он, вдохновленный родительским примером.
– Ну пойде-е-ем, – тянул его за рукав младший, а потом, отчаявшись, уходил к себе в угол молча играть в машинки, маленький и несерьезный в суровом взрослом мире.
Мишка смотрел на них, вспоминал себя и восхищался мудрости создателя, сумевшего сделать жизнь замкнутым кругом неутолимых радостей. Лишенный потомков, он жил в квартире Воронцова подобно своему младшему отпрыску: молча сидел в углу и думал о превратностях судьбы, ставящей человека лицом к лицу с самим собой.
– Никогда не мог понять, – обратился к нему однажды Воронцов в отсутствие женщин, – как люди женятся?
– Очень просто, – недоуменно ответил Мишка и даже чуть отстранился от спрашивающего простака. – Ты же не вчера родился.
– Формальности я понимаю, – успокоил его бывалый холостяк. – Ты мне объясни внутренний механизм.
– Какой еще механизм? С каких пор тебя на глупые вопросы потянуло?
– Почему же глупые? Ты не ругайся, а объясни. Я вот давно с женщинами якшаюсь, и ни на одной ни разу не захотел жениться. Какая кнопка у тебя сработала, когда ты сунул шею в ярмо?
– Какое еще ярмо? Причем здесь шея и ярмо? Нельзя же всю жизнь бабочкой порхать. Надо и взрослеть когда-нибудь – лучше рано, чем поздно.
– То есть, просто женился ради женитьбы, чтобы холостым не остаться? И что значит – лучше рано? Ты завидуешь бедолаге, которого Лена захомутала?
– Завидовать – плохое слово. Я их обоих понимаю.
– А я отлично понимаю его, а вот ее – никак. Может, ты сможешь объяснить, зачем он ей понадобился?
– Ты бы предпочел всю оставшуюся жизнь встречаться с ней по утрам и вечерам на кухне, никак не продвигаясь вперед?
– Куда вперед?
– Навстречу друг другу.
– Куда навстречу? По-твоему, она имела ко мне интерес?
– Разумеется. Странно с твоей стороны задавать вопросы старшеклассника.
– Почему старшеклассника? Зачем она от меня пряталась?
– Видимо, рассчитывала дождаться от тебя проявления чувств.
– Каких еще чувств? Мы с ней переспали через несколько часов после знакомства.
– Вот именно. Мог бы обратить на нее больше внимания.
– Почему вдруг я?
– Кто же еще? Я женат.
– Какое там женат! Тебе уже недолго осталось.
– Не каркай. В любом случае, женщины не воспринимают меня свободным. А тебя за пять километров видно.
– И зачем же я, по-твоему, понадобился Лене?
– Ты что, маленький?
– Нет, я о другом. Чего такого привлекательного она во мне разглядела?
– Откуда я знаю? Думаю, она и сама не имеет ни малейшего представления.
– Хочешь сказать, выбор делается по указке свыше?
– Это называется велением чувств.
Мишка поправил очки с видом оскорбленного достоинства и демонстративно не смотрел на Воронцова, будто бы разглядев где-то выше и левее головы собеседника нечто интересное и требующее немедленного пристального внимания. В глубине души он действительно завидовал беззаботному приятелю вообще и его безответственной личной жизни в частности.