Поцелуй негодяя

– Вы тоже, – отрезал Мишка и спрятал лицо в ладонях, стараясь восстановить в памяти тихое и комфортное статус-кво всего лишь нескольких недель давности. Он тогда наслаждался мужским счастьем, пил его огромными глотками, утром, вечером и ночью. Жена смешно гладила его по голове и часто говорила о детях, как рассказывают о путешествиях в амазонской сельве – захлебываясь от ужаса и восторга разом. Сильфида смеялась и шлепала его по заднице, добиваясь внимания и желая знать наперед все его больные похотью измышления – она искренне считала Мишку сексуальным животным. Жене подобное сравнение в голову никогда не приходило, поскольку она почти всегда видела рядом с мужем детей – не плод чресл, но дарованное свыше чудо. Не канонизировать же его за отцовство!

– Простите, но я буду вынужден принять решительные меры, – сухо отрезал официант и удалился, внутренне кипятясь и матерясь, внешне бледный и решительный.

– Твои бредовые измышления сейчас совершенно не к месту, – продолжил Мишка свистящим шепотом. – Ты сама насочиняла мне новых преступлений и теперь хочешь за них наказать, так нельзя.

– Что я насочиняла, что? Станешь мне рассказывать, как вы там все вместе живете, в мире, благородстве и согласии?

– Неужели так трудно поверить? Ты ведь знаешь Воронцова и меня, откуда вдруг такие фантазии?

– Вот именно, я вас обоих очень хорошо знаю! Очень хорошо! Один всю жизнь прыгает из постели в постель, другой о том же всю жизнь мечтал. Добился наконец своего?

– Прекрати, я ни в чем не виноват.

– Ни в чем?

– То есть, в шведской семье я не виноват. И не только я. Вообще, нет никакой шведской семьи.

– Твое бессмысленное бормотание меня совершенно не интересует. Не вздумай являться домой и предъявлять права на детей – я тебя в суде похороню, косточек не соберешь. Мерзавец. Извращенец. Тебя вообще родительских прав лишат.

– Послушай, зачем ты так готова поверить в самое худшее? Не только для меня, но и для тебя, кстати.

– Для меня? Не вижу для себя ничего страшного в твоей нимфомании. Наоборот, все очень легко и просто объясняется – с такой болезнью тебя бы не только я, ни одна другая отдельно взятая женщина не удовлетворила бы.

– Ты все ненужно огрубляешь.

– Очень даже нужно. Я понимаю, тебе хочется заботы и терпимости – от меня. Я от тебя ничего подобного никогда не видела, хоть ты и числился мне родным мужем. Теперь проваливай на все четыре стороны и никогда больше не напоминай о своем существовании – ни мне, ни детям.

Жена стремительно вскочила, словно при виде змеи, с грохотом отодвинув стул и покачнув стол. Вино выплеснулось из наполненных до краев рюмок на скатерть и расплылось темными пятнами.

К супругам из сумерек приближался метрдотель, несущий на сосредоточенном лице застывшее выражение решимости. Он остановился, заметив изменение композиции и понадеявшись на разрешение конфликтной ситуации без дополнительного участия сотрудников ресторана.

– Знаешь, чем ты разозлил меня больше всего? – спросила вдруг жена.

– Не знаю, – буркнул Мишка, нехотя ковыряя вилкой в своей тарелке.

– Ну так знай: безразличием. Тебе плевать на меня, на сыновей, ты не стоял перед нашим подъездом сутки напролет, не просил прощения, не звонил по телефону – просто переехал к приятелю и увлекся там повальным сексом.

– У меня вообще секса не было, с того самого дня.

– Ах, бедненький! Может, забежать с тобой коротенько в какой-нибудь здешний чулан? Хватит прибедняться!

– Я не занимался сексом, а думал. Днем и ночью.

– О том, с кем бы еще переспать?

– Нет, о том как объяснить. Тебе и себе самому. Главным образом, себе.

– Что объяснить?

– Ты сама прекрасно понимаешь.

– А вот не понимаю, я ведь глупая!

– Зачем я увлекся…

– Ах, ты увлекся! Как интересно!

– Послушай, не кричи. Нас выставят отсюда раньше, чем я успею сказать.

– Тогда говори быстрее. Что ты тянешь кота за хвост?

– В общем… кажется, я додумался наконец…

– Давай-давай, что замолчал?

– Наверное, все дело в платье.

– В каком платье?

– Помнишь, год назад ты купила платье, которое мне сразу не понравилось, еще в магазине?

– Ты ненормальный? Из-за этого дурацкого платья ты мне изменил?

– Не из-за платья. Как раз из-за безразличия, которое ты мне здесь шила.

– Из-за безразличия? Потому что я купила платье, которое мне понравилось?

– Ты все упрощаешь. Вот она, например, никогда не покупала себе вещей, если я высказывался против.

– Ах, она? Какая умничка! Возможно, она – твоя рабыня, но меня уволь, пожалуйста. Уж платье я себе как-нибудь сама выберу.

– Даже если твоим подружкам оно не понравится?

– Оставь моих подружек в покое! Я ухожу. Никогда не прощу тебе этого разговора.

Бросившая мужа жена стремительно развернулась, и направилась к выходу из зала, громко цокая каблучками по полу. Метрдотель и два официанта проводили ее умиротворенными взглядами, а Мишка неподвижно сидел на своем месте, угрюмо глядя в тарелку. Он думал о себе и о сыновьях, но жена и ее многочисленные родственники в его мыслях отсутствовали, словно вовсе никогда не существовали.

27