Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

В общем, так они жили. «Низы», возможно, даже спокойнее «верхов», ибо меньше знаешь — крепче спишь, а если к тому же спишь сытый, после стакана ракии и с девочкой, так и тем более. Тато знал свой народ. Потому, наверное, он и удержался так долго, что был истинным болгарином, и в достоинствах своих, и в недостатках, и в заморочках тоже. В частности, тов. Живков очень сложно относился к туркам — или, вернее, «туркам», которых в стране было довольно много, почти 13 процентов. Если уж совсем точно, то были они не вполне турками («вполне турки» в основном бежали из Болгарии после Освобождения) — потомками помаков, то есть некогда омусульманенных, а потом и отуречившихся болгар (еще в 1878-м великий Мидхат-паша писал: «Среди болгар живет миллион мусульман. [...] Это болгары, принявшие ислам в период завоевания и в последующие годы. Они сыны одной страны, принадлежат к одной расе и имеют одни и те же корни»). Но сами они, не желая быть потомками «предателей», то есть болгар, отрекшихся от веры предков, считали себя турками — а значит, ими и были.

Отсюда возникали проблемы — и исторически обусловленные, и политические (Турция — член НАТО, а местные мусульмане сплошь настроены протурецки), и демографические — в том смысле, что болгары урбанизировались быстрее и их многодетность уходила в прошлое, а «турки» держались за традиционный уклад и стремительно росли в числе. А это пугало. В 1985-м тов. Живков говорил г-ну Горбачеву, что «каждый год их становится на 15-16 тысяч больше и через 20 лет Болгарию ожидает участь Кипра»,

то есть насильственное разделение страны под предлогом защиты прав нацменьшинства. Однако и раньше, лет за семь-восемь до того, делясь с одним из помощников впечатлениями от визита в Югославию, Тато выражал немалую тревогу: «Видится мне, сынок, что в Боснии будет еще нашим соседям от турок немало хлопот, и в Македонии тоже. Не было бы худо и нам».

Надо отметить, сходные идеи витали в воздухе: тов. Живков, как часто бывало, верхним чутьем уловил социальный запрос в момент возникновения, подхватив его, углубив и расширив, — и власти еще на рубеже 60-х — 70-х стали пытаться что-то делать. Скажем, закрывали «турецкие» школы, прекратили издание «турецких» книг и газет. И вообще, поощряли «возвращение к истокам», то есть смену мусульманских имен на славянские. А ежели кто выражал желание креститься, то власти — даром, что коммунисты-атеисты — это очень одобряли, в ответ на жалобы («Как мы можем отказаться от обычая дедов?»

) цитируя очередную максиму Тато: «Очень просто. Вернитесь к обычаю прадедов!».

Естественно, находились такие, кто этим пользовался, делая карьеру. Но в основном «турки» — люди простые, сельские — злились и поговаривали об отъезде в Турцию. А власти и не препятствовали — наоборот, одобряли и всяко подталкивали, создавая все условия. Скажем, в 1968-м договорились с Анкарой, согласившейся принять 125 тысяч эмигрантов по программе воссоединения семей, и из имевших такое право остались только 15 тысяч.

Однако проблему это не решило: «турков» всё равно оставалось еще под миллион, так что, по прикидкам тов. Живкова, «следовало бы сбросить еще хотя бы полтыщи тыщонок». Напряжение в «турецкой» общине росло, и в конце концов 30 августа 1984 года на вокзале в Пловдиве, в аэропорту Варны и еще в нескольких городах рванули бомбы. Самодельные, но достаточно мощные. По официальным данным, пострадало более тридцати человек.

О своей причастности к терактам не заявил никто, и преступников по горячим следам не нашли, но в декабре Григор Шопов доложил шефу: по оперативным данным, работало турецкое подполье — возможно, с подачи спецслужб «одной из соседних стран НАТО».

И Тато — к слову сказать, в Пловдиве случайно разминувшийся со взрывом — разгневался всерьез. А когда Тато гневался всерьез, это предвещало серьезные последствия.

Грянул «возродительный процесс». Всего за полтора месяца — конец ноября и декабрь — по стране прокатилась волна «спонтанного пробуждения болгарского национального самосознания». Заявление на болгаризацию имен подали более восьмисот пятидесяти тысяч граждан — и все сугубо добровольно, но если кому-то не хотелось, последствия для карьеры и вообще случались всякие.