Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

А пока что, как потом аккуратно выразился один из его друзей, «в некоторой степени потеряв душевное равновесие», но лично контролируя всё и вся, он, насколько можно судить, всерьез поверил в свою незаменимость. Тем паче что «Франкенштейн», изредка порыкивавший, всегда отступал, стоило Стефану пригрозить отставкой, в связи с чем официоз диктатора — популярнейшая «Свобода», не стесняясь никого, чеканила в бронзе то самое: «Нет альтернативы Стамболову. Есть Стамболов — есть князь, есть Болгария, нет Стамболова — нет ни князя, ни Болгарии».

Так что на всякие пустяки типа похорон Баттенберга (о чем позже) и шашней Его Высочества с «жалкими ничтожествами» премьер не обращал внимания. Его главной заботой, благо экономика не очень волновала, было во что бы то ни стало добиться утверждения статуса Болгарии как субъекта политики, в первую очередь признания законности Фердинанда, в связи с чем он требовал, чтобы суверен женился и завел наследника, тем самым основав династию. И вот тут начинались серьезные сложности.

ПЛОДИТЕСЬ И РАЗМНОЖАЙТЕСЬ

Учитывая амбиции и князя, и диктатора, невесту хотелось заполучить самой первой свежести, желательно из династий «концерта». Однако и Габсбурги, обычно на такое щедрые, и Гогенцоллерны, тоже располагавшие «парком» девиц на выданье, и даже лондонские Саксен-Кобург-Готские (даром, что ближайшая родня) намеки игнорировали. А когда «софийский холостяк» окончательно достал, мягко пояснили, что никак невозможно, ибо, во-первых, если и князь, то «для внутреннего пользования», а во-вторых, как изящно написала Вдова, «тонкий ценитель мужской красоты».

Однако, поскольку человек, какой ни есть, не должен быть один, предложили ровню: Марию-Луизу Пармскую, не очень красивую и не совсем молодую, но приятную девушку, дочь всего лишь мелкого герцога, да и то уже не владетельного, а в эмиграции, зато с примесью королевской крови бывших французских Бурбонов, в это время уже не слишком щепетильных, благо Вдова взамен посулила дать в долг плюс приданое.

Особо выбирать не приходилось, и Фердинанд согласился практически не глядя. Однако и тут возникла сложность. Потенциальная суженая очень хотела замуж, даже в Болгарию, но, как выяснилось, была фанатично религиозна и даже под угрозой прожить всю жизнь старой девой ставила условием робкого «да» право остаться доброй католичкой и детей воспитывать в духе filioque[39].

Мария-Луиза Пармская

Жених, тоже «добрый католик», в свое время, выклянчивая престол, был готов на всё, кроме перехода в православие, — и против таких намерений будущей жены совершенно не возражал, а вот глава 38 Тырновской Конституции возражала, и очень конкретно: супруга монарха и, главное, наследники должны были быть крещены по православному обряду. Нарушить это правило означало поссориться с Церковью, то есть с абсолютным большинством болгар, а что-то изменить казалось невозможным, — и князю, видимо, пришлось бы куковать с мальчиками и дальше, не стой у него за спиной Стамболов, слова «невозможно» в принципе не признававший.

Как Стефану удалось этого добиться — вопрос отдельный, но он этого добился. В декабре 1892 года Народное собрание приняло поправки в Основной закон, предоставив «первым представителям» правящего дома — князю, княгине и наследнику — право оставаться католиками в православном государстве. Правда, новеллу такого уровня должна была одобрить и высшая инстанция, Великое Народное собрание, где голосов, учитывая влияние церковной фракции, могло не хватить. Но этот вопрос Стамболов решил играючи, распустив ВНС и проведя выборы.

Учитывая важность темы, оглядки на избирательное законодательство не было вовсе, на дикие злоупотребления никто внимания не обратил, да и боялись, ибо диктатор, добиваясь своего, шел напролом, сметая всё. Крайний пример: когда 14 февраля 1893 года митрополит Климент, обожаемый всей Болгарией, был приглашен в Тырново отслужить молебен по случаю помолвки, но вместо этого возгласил с амвона призыв к народу «беречь отеческую веру православную от папской скверны», реакция Стамболова поразила всех. На следующий же день он приказал арестовать владыку и привлечь к уголовной ответственности «за его развратную и бунтарскую жизнь». Причем из протоколов допросов понятно, что под «развратом» следствие подразумевало сборники лирических стихов, опубликованных митрополитом до пострига, а под «бунтарством» (помимо «русофильства» и причастности к Августу-86, что еще как-то можно понять) — давнее-давнее участие в действиях чет против турок. Дело, понятно, кончилось ничем: князь поспешно заступился, но нервы владыке помотали изрядно, а «бати» приумолкли, затаив в душе удвоенную ненависть.