Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Впрочем, на «бородатых» премьер не обратил никакого внимания: атеистом он не был, но клириков уважал только в тех случаях, когда они ему не мешали. Его вполне удовлетворило, что 20 апреля 1893 года свадьба состоялась, а 27 мая Великое Народное собрание (выборы провели так, что подавляющее большинство по свистку премьера проголосовало бы за собственную кастрацию) утвердило новеллы, по общему мнению, «в Болгарии невозможные», получив взамен расширение полномочий с трех до пяти лет. А мимоходом, почти без обсуждений — ведь сам премьер предложил — урезали избирательное право, введя ценз, сократили число мандатов на следующие созывы и расширили полномочия кабинета в ущерб князю. Но князь «воле народа» не противоречил.

Князь ждал.

МЯГКАЯ СИЛА

Стамболов чуял недоброе, вот только имея дело с угрозой, которую нельзя было ни расстрелять, ни повесить, ни «закрыть» лет на пять, ни выдать туркам, похоже, не знал, что делать, хотя что-то и пытался. В «Свободе» чередой пошли оголтелые материалы о «предателях, продающих Болгарию за рубли» и «России, мечтающей о Задунайской губернии», а под конец лета под тюрьмой «Черная Джамия» в Софии заиграл духовой оркестр (как в 1887-м и 1891-м, когда грохотом меди заглушали крики истязаемых).

Однако теперь навести ужас не получилось — несколько арестованных «заговорщиков» были явно ни к чему не причастны, «легальная оппозиция» выступила с резким протестом. Интерес к происходящему проявил князь, и арестованных тихо-тихо выпустили, а «Свобода», резко став относительно вменяемой, вдруг заговорила в совсем несвойственных ей примирительно-умиротворительных тонах. Типа того, что да, возможно, перегибы и были, но ведь наша государственность только-только возродилась, мы начинали с нуля, нам нужно было развиваться быстро, а быстро — это значит с опорой на Запад. И «тут уж или-или», «убеждать дураков не было времени», «лес рубят — щепки летят», «история нас оправдает»...

И — не помогало. Вернее, играло не в те ворота, в которые хотелось бы премьеру. Общество элементарно устало бояться, политикум — вполне прозападный — устал стоять по стойке смирно, и (дико, но факт!) запрос в парламент об арестах «русофилов» подал не кто иной, как Григорий Начевич, пусть и «русофоб», но бывший единомышленник Стамболова, с которым можно было бы и договориться. А тот, огрызаясь, не нашел ничего лучшего, кроме как намекнуть, что оппонент сожительствует с дочерью, которую после смерти жены воспитывал в одиночестве, тем самым превратив политического противника в лютого, «до самыя смерти» врага.

Короче говоря, с каждым днем премьер оказывался всё в большей изоляции, чувствовал это и метался, изыскивая способы восстановить реноме «незаменимого руководителя»,

вплоть до самых причудливых. «Примерно в ноябре, при случайной встрече на улице, — свидетельствует Стоян Данев, впоследствии премьер-министр, — он спросил меня: "Как поживаете, русофилы?" — и добавил: "Впрочем, вы думаете, что одни только вы русофилы? Я вам докажу, что ошибаетесь". Мы улыбнулись». На мой взгляд, улыбнуться было чему: сама мысль о Стамболове-«русофиле» была штукой посильнее «Фауста» Гете.

А вот для Фердинанда год 1893-й оказался и удачлив, и добычлив. Пробив право княжеской семьи оставаться католиками, премьер не только укрепил положение Его Высочества, но и, как писал позже Павел Милюков, «сам того не желая, дал козырь для будущей торговли с русскими дипломатами, поставив самого себя в незавидное положение единственного препятствия на пути к примирению с Россией». Хотя, конечно, это стало ясно уже потом, а на тот момент в каком-то улучшении отношений никто и не сомневался. Но факт: популярность монарха в обществе росла.