Повесть о суровом друге

— От имени гражданских учреждений счастлив приветствовать вас, долгожданных гостей наших! Терзаемые внутренней смутой, мы с восхищением следим за успехами ваших доблестных войск.

— Проклятый архангел, смотри, как распинается, — с обидой сказал Васька.

— …Теперь мы ждем поддержки вашей в борьбе с безумным врагом, попирающим свободу, право, честь и жизни красоту. Добро пожаловать, дорогие союзники! — закончил меньшевик и, повернувшись к англичанам и французам, низко поклонился им.

На площади кричали «ура», казаки потрясали пиками.

— Эх, жалко! — сказал Васька и ударил кулаком по коленке.

— Ты чего?

— Жалко, бомбы нема…

После меньшевика выступил француз в золотой шапке. Он что-то лопотал по-своему — ничего не понять. После него офицер, стоявший рядом с Деникой, стал читать по бумажке. Я догадался, что он объяснял, что говорил француз.

— Вы можете, господа, рассчитывать на помощь великой Англии, свободной Франции и могущественной Америки. Мы с вами, мы за вас. Я твердо верю, что скоро на башнях русского Кремля красный флаг будет заменен славным трехцветным знаменем великой, единой, неделимой России.

— Смотри! Смотри! — вдруг зашептал Васька, указывая то в одну, то в другую сторону. — Смотри, Ленька, смотри вон туда, на каланчу!

Над пожарной каланчой развевался красный флаг.

Чудилось это или было на самом деле? Красный флаг реял, будто приветствовал нас издали.

— А вон еще! — продолжал восклицать Васька, а сам быстро развязывал веревку, которой был подпоясан.

У меня разбегались глаза: на крыше бывшего Совета рабочих и крестьянских депутатов, на школе, где мы учились, даже на доме генерала Шатохина появлялись красные флаги.

Ветер разворачивал алые полотнища, и они победно полыхали в небе. Я так увлекся, что не заметил, как Васька размотал вокруг себя и тоже прикрепил к трубе красный лоскут.

Прозвучал выстрел, эхо отдалось по всей площади. Деникин прервал речь, поспешно надел фуражку и вместе со своими французами и англичанами сошел с трибуны. Они сели в автомобиль и, дудя резиновой грушей, чтобы люди расступились, уехали с площади.

Казаки рассыпались по улицам искать виновных. Городовые бросились снимать флаги, но из домов прозвучали выстрелы. Я видел, как один городовой упал, а другой присел за акацией.

— Ага-а, крысы белые! — кричал из-за трубы Васька. — Бейте их, красные партизаны, дайте им соус перигюль! — И Васька, заложив два пальца в рот, пронзительно засвистел.

На площади начался настоящий бой. Стреляли по крышам. Было опасно оставаться наверху, и мы, громыхая по листовому железу, перебегали с крыши на крышу, а потом спустились в чей-то двор.

По главной улице носились верховые, стреляли в окна, в раскрытые двери подъездов.

Мы с Васькой наблюдали за всем этим из переднего кирпичного дома. Вышли мы только тогда, когда все стихло.

Деникин испугался, уехал из города и даже не стал есть свой соус перигюль. Зато мы с Васькой достали из-за пазухи две припасенные кукурузины и, подмигивая один другому, с наслаждением закусили.

7

С того дня бои в городе не утихали. Днем и ночью то на заводе, то на окраинах вспыхивали перестрелки.

Комендант фон Графф вывесил новое распоряжение: «Рабочих, у которых будет найдено оружие, арестовывать запрещаю. Приказываю расстреливать или вешать на месте и не снимать три дня».

Белогвардейцы не зря так распетушились: они ничего не могли поделать с красными партизанами.

А это были смелые люди!

Я первый раз узнал, что воевать можно по-разному. Можно, к примеру, надеть шинель и шапку, взять винтовку и идти на врага в штыки. А можно ходить в своей одежде, заниматься во дворе по хозяйству, а винтовочку припрятать. И никто не будет знать, что ты и есть красный партизан.

Да и как узнаешь? Вот, к примеру, идет по улице тетенька. В руке у нее кошелка, из кошелки гусь выглядывает. И никому нет дела, куда идет тетенька. А она-то и есть тайная партизанка! И в кошелке у нее под гусем бомбы лежат. Вот как еще можно воевать…

Позднее Васька под большим секретом сказал мне, что красными партизанами были комсомольцы. Вот никогда бы не подумал! Я замечал, правда, что рабочие слишком часто заходили к нам чинить обувь. А сами не чинили, а только шептались с Анисимом Ивановичем и Ваську посылали то на дальний рудник, то в завод.

Потом я узнал еще более удивительную новость, что руководила партизанами Надя. Я давно не видел ее и думал, что она отступила с Красной Армией. А вышло вон как: Надя красная партизанка, да еще руководит всеми комсомольцами.

Скоро мне пришлось с Надей повидаться, но лучше бы не было такой встречи…

Я шел по улице и увидел, как белые казаки вели арестованных троих рабочих и одну девушку.

По мостовой цокали копыта коней, поблескивали на солнце обнаженные сабли. Едущий впереди молодой казак с лихим чубом кричал прохожим:

— Разойдись, дай дорогу!

Арестованные были связаны цепями. Девушка, избитая, шла и спотыкалась. И тут я заметил, что она смотрит на меня и глаз не отводит. Я вгляделся и узнал Надю.