Повесть о суровом друге

Деникинцы, веселые, бежали за танкой, обгоняли ее, хлопали по бронированным бокам, заглядывали в щелки. Мы тоже, смешавшись с толпой солдат, подходили близко. А Васька даже плюнул незаметно в щелку. Я его понимал — обидно было, что беляки радуются.

Скоро железное чудовище уползло, а мы вернулись на станцию. Бронепоезд «За Русь святую» разводил пары, а потом ушел.

На какое-то время вокзал опустел. Мы собрались было в обратный путь, но тут опять началось оживление, раздались звонки, извещавшие о подходе нового поезда.

Если так, надо было остаться: мы теперь красные партизаны, и надо глядеть в оба, что белогвардейцы будут делать. Комсомольцам надо обо всем знать.

Из поселка прискакали кавалеристы на сытых конях, все в чеченской форме, в кубанках. Кони и люди выстроились вдоль перрона лицом к железнодорожным путям. Нас с Васькой чуть не затоптали. Пришлось укрыться за будкой, где раньше торговали лимонадом.

Скоро на станцию влетел эшелон с войсками. Заиграли трубы, всадники вскинули обнаженные шашки. Из штабного вагона вышел генерал с черной повязкой на глазу, с шашкой и маузером.

Откуда-то появилась толпа горожан во главе с Цыбулей. Они поднесли генералу буханку пшеничного хлеба и солонку. Потом один бородач налил генералу бокал вина. Тот поднял бокал и крикнул хриплым голосом:

— Пью за вас, орлы мои!

Он выпил вино и разбил бокал о рельс.

Грянуло «ура», кавалеристы обнажили шашки.

— Я знаю, кто этот косой, — шепнул мне Васька. — Это генерал Шкуро!

— А кто ему глаз выбил?

— Нашлись добрые люди…

Не успели мы опомниться, как оба едва не упали от неожиданности и удивления. Все что угодно можно было ожидать, только не этого. Среди офицеров, окружавших генерала Шкуро, мы увидели Геньку Шатохина. Надменный кадет в форме держал себя щеголем и даже перчатки белые надел, как тогда на речке Кальмиус.

Я со страхом подумал: если Генька увидит нас, то не сносить нам головы. Сам генерал Шкуро выхватит саблю, чтобы нас зарубить.

Не отрываясь, Васька смотрел на кадета. Нет, он не боялся помещичьего сынка, а завидовал ему. Ненамного кадет старше, а вот взяли его в армию. Почему же белогвардейцы берут своих, а наши наотрез не хотят записывать нас? Вот, наверно, о чем думал Васька, глядя на красивую, в серебре шашку кадета, на его сапожки со шпорами, на серую кубанку с малиновым верхом.

Мы сначала прятались за будкой, а потом Васька юркнул под вагон: хотел быть поближе к Геньке.

Мне было боязно оставаться одному за будкой, и я перебежал к Ваське. Мы притаились под колесами вагона.

Между тем генерал Шкуро в сопровождении офицеров ушел в здание вокзала. А Генька остался на перроне. Важный, он расхаживал вдоль штабного вагона, как будто охранял его. Из-под вагона нам были видны его сапоги и конец шашки. А Генька — ну и хвастун! — прогуливаясь, незаметно стукал каблуком о каблук, чтобы шпоры звякали.

Прятаться под вагоном было опасно, сидеть неудобно, и мы собрались давать тягу, но в это время к Геньке кто-то подошел:

— Здравствуй… То есть здравствуйте, Геня…

Я мог поспорить, что это был голос Сеньки Цыбули. Я присмотрелся и по грязным ногам узнал колбасника.

— Здравствуй, если не шутишь.

— Не узнали? Я Цыбуля… Помните, воевали вместе.

— Как я мог с тобой воевать, если я офицер, а ты гражданская крыса.

— Гы-гы, крыса… Смешно. А почему на вас такая форма красивая, Геня?

— Обыкновенная, офицерская…

— А ты… а вы теперь уже не кадет?

— Как видишь, подпрапорщик.

— А что вы тут делаете?

— Спасаю Русь святую.

— Мы тоже спасаем… У нас в городе уже пятнадцать рабочих и крестьян повесили.

— Ну и правильно. Этих большевиков надо душить…

Лицо у Васьки взялось красными пятнами. Я боялся, что он не выдержит, вылезет из-под вагона и бросится на кадета. Осторожно я потянул его за рубаху:

— Тикаем, Вась…

За пристанционным поселком мы устроили засаду на Сеньку: знали, что он будет возвращаться в город мимо посадки, и засели в кустах.

Скоро Сенька показался. Мы сначала пропустили его, а когда хотели окружить, он спохватился и бросился бежать. Ваське нечем было запустить в колбасника, и он, торопясь, достал из-за пазухи дыню и кинул Сеньке вслед. Дыня угодила ему прямо в затылок. Сенька икнул, но удержался на ногах и еще сильнее пустился улепетывать от нас. Дыня раскололась. Жалко было оставлять добро, я хотел поднять запыленные куски, да противно стало. Бросил.

На другой день Васька принес из города кучу новостей: Красная Армия наступает, белогвардейцы сматывают удочки, а на Черном море в городе Одессе французские моряки не захотели воевать против русских рабочих, восстали и подняли на своих кораблях красные флаги революции.

У нас, на окрестных рудниках, скапливались партизаны. Белогвардейцы метались по городу.

— Приходит вам крышка, — шептал Васька, глядя, как уезжают из города деникинские пушки, как тянутся по улицам обозы, а худые клячи везут кухни с кашей, а в каше камней полно — ребята набросали…