Повести Невериона

Назавтра Прин и Ватри, как уговаривались, встретились на Старом Рынке. Ватри знала лицедеев, которые там представляли. Девушки смотрели комедию прямо из их фургона, среди музыкальных инструментов и холстов, расписанных горами, цветами, облаками и волнами. Лицедеи, не занятые на сцене, сначала тянули за веревки, заставляя деревянное чудище раззевать пасть (один за него рычал), потом спустили сверху орла, чьи крылья приводились в движение другими актерами. Девушка в белом парике и накладной бороде, мастерски изображавшая хромого старца в начале спектакля, сидела теперь рядом с ними и кричала по-орлиному. Между представлениями Ватри, на пять лет старше и на голову ниже Прин, показывала лицедеям свое искусство. Прин стучала в глиняный барабан, обтянутый кожей, остальные играли в такт кто на чем, а Ватри плясала, строила рожи, ходила колесом и под конец перекувыркнулась назад. Прин потом раз двадцать спрашивала ее, где она этому научилась, но Ватри только смеялась. Девушкам предложили прогуляться часок по рынку, пока актеры решают, принимать Ватри в труппу или нет. Прин волновалась, а Ватри как ни в чем не бывало разглядывала товары – ну и Прин купила себе кусочек сахарной свеклы. Глупо, конечно, тратить на это деньги, но ладно. Ватри подбежала к ней… с ее собственной астролябией! Оказывается, какой-то воришка, когда они смотрели на ученого медведя, вытащил ее у Прин из-за пояса и удрал, а Ватри пустилась за ним и вернула ворованное. Прин, надевая астролябию на шею, заподозрила, что ее подруга скорей карманница, чем танцовщица. Она отдала Ватри остаток свеклы, и они вернулись к наполовину разобранному помосту. Дородный мужчина, сам плясавший в первом спектакле с женщиной, гнувшейся туда и сюда, сказал:

– Меньше прыгай, больше кувыркайся и ходи колесом. Поужинать можешь в фургоне вместе с подругой. – Это означало, что Ватри принята. Прин поела с актерами, взволнованная предстоящей поездкой Ватри – все только и говорили об этом, передавая друг другу тарелки под небом, отливающем медью и зеленью на западной стороне. Сама Ватри жаловалась ей на ухо:

– Он думает, я продаю свои танцы, как шлюха свое тело там, на мосту? Хочет, чтобы я выкинула самое лучшее! Да разве эти простаки смыслят что-то в искусстве?

Какие чудесные люди эти актеры, думала Прин, поедая фрукты и кашицу со шкварками; актерка, играющая главные роли, сказала, что в ее родном городе ничего другого и не едят. Местонахождение этого города, как и родины Ватри, оставалось загадкой. Потом ели жареную картошку и пили пиво из глиняных ведер. Единственным, что занимало труппу кроме поездки, были, похоже, плотские удовольствия – о них шутили постоянно и на нескольких языках. Прин смеялась над теми, которые понимала, но все-таки немного тревожилась, что будет с ней этой ночью.

Да, ее накормили, но не взяли к себе; ей не позволят отгородить себе уголок в одном из фургонов, и не видать ей чудес, которые сулят все рынки Невериона.

Тревожилась она не зря: ночь выдалась бурная.

Вернувшись к другой своей подруге, Прин услышала внутри какую-то возню и хотела уйти, но тут женщина вскрикнула. Вбежав в комнату, Прин увидела, что подругу бьет вдрызг пьяный мужчина: он уже разукрасил ей все лицо, а она лишь стонала. Прин, не раздумывая, выхватила нож и полоснула обидчика по руке и по заднице – а когда он замахнулся на нее молотком, еще и плечо рассекла. Он вывалился из комнаты и скатился с крыльца. Подруга, плача, сказала, что здесь нельзя оставаться: он может вернуться, и кровью все залито, и хозяин выгонит их, если это увидит. Поэтому они отправились ночевать к другой женщине, жившей неподалеку.

Наш рассказ непременно коснулся бы и двух молодых людей, зашедших к ним в гости. Вошел бы в него и разговор о городских опасностях, завязавшийся между ними.

– Говоришь, что боишься, когда кто-то подходит сзади? – Этот юноша говорил со столь густым колхарским акцентом, что Прин разбирал смех: ни дать ни взять комедиант на подмостках. – Так жить нельзя, надо знать, как быть в таких случаях. Представь, что ты, – он показал на хозяйку комнаты, работавшую в шорной мастерской, – идешь одна ночью по улице и слышишь шаги за спиной. Что будешь делать? – Она и Прин хором ответили, что не знают. – Первым делом прислушайся. Если они говорят меж собой, будь то одни мужчины или мужчины с женщинами, бояться нечего. Если молчат, надо спасаться.

– А если они говорят о тебе? – спросила хозяйка, подавая подруге Прин смоченную уксусом тряпицу, чтобы приложить к синякам. Пары уксуса наполнили всю каморку.

Парни почему-то расхохотались.

– Бывает и такое, – сказал колхариец. – Но знать это надо, иначе ты от страха нос из дому не высунешь.

Прин, которой в Элламоне ни о чем таком думать не приходилось, приняла это к сведению.

Далее мы рассказали бы о намерении этих двух юношей отвезти некий груз куда-то на юг; а Прин, не желая вопреки всем хитростям задерживаться на улицах, где рыскало некое полубезумное существо, побитое ею, попросилась с ними – и они охотно дали согласие.