– А почему ты не просишь меня отпустить того несчастного, что прикован в темнице? Нет, дорогая Миргот. Я мог бы, конечно, открыть загородку на той стороне загона, чтобы мой зверюга вылетел с башни. Посмотри: я велел чеканщикам изобразить на меди охотничьи сцены – превосходные, на мой взгляд. Но это был бы его первый и последний полет, ведь они слишком глупы, чтобы найти дорогу назад без всадницы. А я не девочка двенадцати лет и не собираюсь привозить сюда таковую: мне нестерпима мысль, что на нем будет летать кто-то помимо меня. Я отпущу его лишь в том случае, если мой мир будет разрушен – и сам брошусь с этой башни на камни!
– Мой сюзерен, вы нравились мне куда больше, когда были лохматым, влюбленным в лошадей семнадцатилетним юнцом. Ты был красивым, бессердечным… весьма докучливым мальчишкой, надо сказать. А когда вырос, стал еще одним утонченным аристократом, каких у нас пруд пруди. Вы только на то и способны, чтобы тратить бешеные деньги на замки, роскошные одеяния и башни, где держите сказочных чудищ. Ты напоминаешь мне моего кузена, барона Иниге. Я как раз то и любила в неотесанном юном провинциале, которого привезла ко двору, что не могла представить его таким.
– Да уж помню, что ты во мне любила! И кузена твоего помню, хотя не видел его много лет. Среди всех этих напыщенных графов и герцогов он один старался быть добрым со мной… хотя я этого не заслуживал и вряд ли нравился ему больше, чем всем остальным. Как он поживает, Кудрявый?
– Покончил с собой три года назад. Его страстью, если помнишь, были цветы – и в последние годы он, боюсь, стал совсем одержимым. Насколько я понимаю – меня не было рядом, когда это случилось, – он с ума сходил по редким растениям. Особо гонялся он за одним, которое то ли не мог найти, то ли оно вовсе не существовало в природе. Слуги нашли его в оранжерее с белыми лепестками ядовитого горного цветка во рту. – Миргот содрогнулась. – Подозреваю, что страсти вроде его и твоей неизбежно приводят к такому концу при нашем образе жизни и в наше время.
Сюзерен засмеялся, теребя воротник своего богатого кафтана. Его голубые глаза, как замечала визериня, порядком выцвели, лицо преждевременно покрылось морщинами; ногти он грыз и в юности, но теперь на концах его пальцев виднелись настоящие раны. Двое рабов у двери, в не менее богатых ошейниках, привычно подошли поправить туалет своего господина и вновь отошли. Сюзерен, не замечающий этого, и визериня, гадающая, притворяется он или нет, проследовали между ними на ступени винтовой лестницы.
– А теперь, – сказал белокурый вельможа, пропуская вперед свою возлюбленную двадцатилетней давности, – вернемся к менее приятной стороне твоего приезда. Знаешь, я начинаю опасаться любого визита с севера. На прошлой неделе ко мне явились две простолюдинки – одна рыжеволосая островитянка, другая, коротышка в маске, из Западной Расселины. Они путешественницы, искательницы фортуны. Та, что с запада, работала раньше в Фальтах, обучая драконов и девочек-всадниц. Беседы с ними услаждали меня. Островитянка знает чудесные сказки и умеет описывать свои похождения на пергаменте, другая же очень наблюдательна и остроумна. Мы прекрасно провели вечер, я накормил их, дал им приют, наделил подарками и был бы рад увидеть их снова. Если бы звезды расположились иначе, тот несчастный в темнице и его беглый дружок могли бы встретить столь же теплый прием… но одного пришлось заковать, а к другому приставить стражу. Ты в самом деле хочешь внушить этому бедному мулу, что его допросами распоряжается барон Кродар, а не ты?
– Разве ты против? – Миргот, коснувшись сырой стены, провела рукой по черным косичкам на лбу. – Помнится, ты с такой жадностью смотрел на мучения узников, что меня это стало тревожить.
– Мучения? Это всего лишь допрос – боль, по твоему же приказу, сводится к ничтожной величине. – Смех Стретхи эхом прокатился по лестнице, напомнив Миргот о мальчике, которого она больше не находила в этом мужчине. – Я ни на что не возражаю и ничего не одобряю, моя визириня. Он у нас в руках, и с ним поступают, как должно. Я заметил, как ты смотришь на мои стены, Миргот! Десять лет назад, строя этот замок на развалинах родительского хутора, я воображал, что в мои чертоги сбежится вся неверионская аристократия, но лишь ты одна постоянно навещаешь меня – приезжаешь хотя бы не только по крайней необходимости. Думаю, ты приезжала бы, даже живи я по-прежнему в той ветхой лачуге, где ты впервые меня увидела. Чего мы только не делаем ради дружбы. Я вот все думаю, что сталось с дружком нашего узника… они оба дрались как черти. Жаль, что он убежал.
– У нас остался как раз тот, кто мне нужен.