Два очень похожих друг на друга парня улыбались, глядя в камеру: один высунул язык и выпучил глаза, а второй показывал «козу». Оба были красивые, очень юные, с почти одинаково зализанными назад кудрями, на которых поблескивали остатки геля или воды. Я не сразу узнала в том, что с «козой», Акселя — такая широкая и счастливая улыбка у него была и таким беззаботным мальчишкой он выглядел.
Только теперь до меня дошло, что это комната Акселя. Я ни разу здесь не была, потому что он всегда держал дверь закрытой — иногда, прибираясь в комнате мистера Хейза или коридоре, я как бы ненароком проходила мимо, задевала дверь локтем, не решаясь открыто дернуть ручку и посмотреть, что внутри.
Теперь же я смотрела на комнату совершенно иначе, чем когда думала, что очнулась дома у соседей — все здесь было совсем не так, как я себе представляла.
На книжных полках стояли потрепанные тома Уитмена, Стейнбека, Элиота, Фроста и других (причем поэзии, как мне показалось, было больше), целые коллекции сборников публицистики и несколько учебников по теории американской и английской литературы. В комнате было чисто — нигде ни пылинки, но при этом у меня возникло стойкое ощущение, что это один из тех случаев, когда вещи второпях забрасывают в шкафы и под кровать, чтобы скрыть бардак от посторонних глаз.
Во внезапном порыве проверить свою гипотезу я открыла первый же ящик стола — он поддался с трудом и едва приоткрылся, потому что был под завязку забит какими-то бумагами и тетрадями, словно их в спешке смахнули туда со столешницы. На одном из листов я прочла выведенное размашистым почерком: «Рассвет на пике Тахвица». Подавив соблазн вытащить записи из ящика, я закрыла его.
Затем я дернула ручку платяного шкафа, и на меня обрушился знакомый аромат. Так пахло от Акселя — дымом сигарет, свежей травой и древесиной, чем-то едва уловимым, может, шампунем. Полки были полупустые, но все вещи на них сложены аккуратно, а на другой стороне шкафа висел костюм-двойка, пара рубашек и джинсы. На самой нижней полке, на нескольких коробках из-под обуви и стопке бумаг, стояла старомодная и на вид нерабочая громоздкая пишущая машинка.
Скрипнула ручка входной двери, — не рассчитав силу от испуга, чуть не выбила створку, захлопывая шкаф.
Аксель остановился на пороге, сложив руки на груди и мрачно глядя на меня исподлобья.
Я замерла, гадая, что он скажет, несколько долгих секунд изнывая то ли от страха, то ли от надежды.
Мы поцеловались, черт возьми! Помнишь ты об этом или нет?
Я ждала как минимум объяснений. Хотя можно ли на них рассчитывать, после того, как влепила ему пощечину?
Очевидно, нет.
— Суешь нос куда не следует? Я так и думал.
— Привет, — протянула я, чувствуя, как глупо это звучит. — Это, значит, твоя комната?
— А ты думала, Сэмми? — едко поддел он.
Вообще-то, примерно так я и думала, пока не увидела фото.
— Я, кажется, отключилась ненадолго. Ты меня… Нашел?
— Ага. Закинул в тачку для удобрений и привез сюда.
— Спасибо, — с таким же сарказмом сказала я, хотя и знала, что это неправда и что он нес меня на руках.
Воцарилась тишина. Он не задавал вопросов, но и не уходил, и я не знала, что еще сказать.
— Ну… Я пойду к себе. Спасибо за помощь, — мне было так неловко, что я не знала, куда деть глаза. Не хотелось показывать ему, какую боль мне доставляет наступать на ногу, так что я старалась не морщиться и не хромать, как побитая собака. Аксель следил за каждым моим шагом так внимательно, словно ожидал, что я наброшусь на него с кулаками.
Я вышла за дверь, чувствуя на себе его взгляд. Идти было еще терпимо, но подняться по лестнице выше первой ступеньки, не издав ни единого стона, я не смогла.
— Можешь остаться у… В моей комнате, — донесся до меня голос Акселя.
— Мне нужно переодеться, — раньше я никогда не обращала внимания, как много в доме ступеней. А ведь эта лестница еще ничего, но вот та, что вела на мансарду…
— Мистер Уилкс сказал, что это растяжение связок и заживать будет не меньше двух недель. Тебе придется носить бинты и прикладывать лед.
Он произнес это таким голосом, словно зачитывал собственный смертный приговор. Бросив жалкие попытки примостить ступню на следующую ступеньку, я обернулась к нему.
— Папа Эрни? Он разве не ветеринар?
— Ага.
Аксель небрежно пожал плечами. Я вспомнила, как стояла на этой самой лестнице, когда он поцеловал меня, и эта мысль пробежалась вдоль позвоночника табуном мурашек. Уверена, он тоже об этом подумал.
Чертовски хотелось есть. Но наверху были мои вещи — сухие, вкусно пахнущие кондиционером для белья вещи.
— Ты не мог бы… — до чего же мне не хотелось просить его о чем-либо. Боже, а если Аксель сунется в ящик с моим нижним бельем? Я, кажется, покраснела до кончиков ушей. — Не мог бы принести мне какую-нибудь футболку…
— Боюсь, твои вещи промокли. Но если тебе станет легче, я, конечно, могу спустить все это барахло сюда.
— Промокли?! — я готова была поклясться, что он говорит это, лишь бы мне не помогать. Но Аксель выглядел вполне серьезным.
— Прошлой ночью разбилось окно наверху. Ветка упала.
— Прошлой ночью?